Алла Драбкина - Меня не узнала Петровская

Начинаю вести дневник. Только не знаю, что делать с почерком, очень он у меня плохой и неопределённый. Вот у Ларисы Гущиной — загляденье просто. Совсем без нажима — ну как будто в прописях, а у меня такой ужасный нажим.

И вообще Лариса Гущина — мой идеал. Очень обидно, что она не хочет со мной дружить. Это, наверное, потому, что у меня нет ни физической, ни умственной аккуратности. У меня и ум, и голова ужасно растрёпаны. Это мне вчера сказала мама. Да, она права. Буду теперь причёсывать голову, но что мне делать с моим несчастным умом?

Может, регулярное ведение дневника поможет мне в этом?

Во-первых: даю себе слово, что кончу четверть не больше, чем с тремя тройками. Во-вторых: буду каждые три дня гладить форму и подшивать свежий воротник. В-третьих: даю себе торжественное обещание не забывать Васю Лисичкина всю свою жизнь.

Нет, всё-таки нет у нас в классе ни одного парня, достойного Васи Лисичкина.

Вася Лисичкин… Что такое Вася Лисичкин?

Глаза — самые красивые на свете. Он зеленоглаз, высок и строен, как дикая лоза. Сердце у него самое горячее, доброе и чистое.

От других его отличает какое-то целомудрие и гибкость души.

И голос у него лучший на свете.

Я помню, как мы играли в садовника. Я была незабудка, а Вася — василёк. Мы с ним три раза подряд говорили, что влюблены друг в друга.

Потом, когда я пошла домой, он догнал меня и сказал, что нам суждено поцеловаться. И мы поцеловались. Вася сказал:

— Соединенье нежных губ, что значит поцелуй.

Я никогда не забуду этих слов.

А у нас в классе мальчишки дураки. И самый большой дурак — Алешка Кашин. Мне, как всегда, повезло. Его посадили со мной.

Ну и мордасы у этого Алёшки! Уж посадили бы меня с кем-нибудь другим, хотя бы с Великорожиным. У нас единственный красивый мальчик — это Великорожин.

Правда, он зазнайка и однажды на вечере устроил мне большую пакость.

Крутили «А у нас во дворе…». Он подходит ко мне и говорит:

— Можно?

Я встала с места, а он, вместо того, чтобы танцевать со мной, сел на мой стул и заржал.

Но я ему отомстила. Когда заиграли дамское танго, я к нему подошла и говорю:

— Танцуешь?

Он поднялся, а я села на его место и говорю:

— А я пою.

Но если бы его посадили со мной за одну парту, он, может быть, узнал бы, что у меня хорошая душа!

А так сидит Великорожин на третьей колонке и нет ему дела до моей души!

А мне подсунули этого Кашина, да еще посадили на последнюю парту. На первой, хочешь не хочешь, будешь слушать, что говорят, а на последней, да ещё с Кашиным…

Я ему сразу отделила его половину, чтобы он ко мне не совался.

На литературе он прыгал на парте, все руку тянул, пятерку зарабатывал, так прыгал, что головой об стенку стукнулся, и даже не один раз.

Меня выселил на краешек парты, так что и чуть не упала. Я дала ему по ушам, но он почему-то драться со мной не стал. Тогда я ударила его линейкой по башке. Он опять меня не тронул. Только смеётся.

— Чего ты смеешься, Кашин, и не дерешься?

— Мадам, — говорит, — я женщин не трогаю.

Я не я буду, если не выведу его из терпения?

Да что я всё про Кашина? Буду лучше думать о Васе. Он обещал ко мне приехать, но вот все не едет. Видно, далеко. Все-таки он живет в другом конце Невского. Может, написать ему письмо? Милый Вася, что же мне написать тебе?

А, не буду я ничего писать, а лягу лучше спать.

Мы с мамой были в бане. Парились. И пили в раздевалке лимонад. Мама стала расчесывать мне волосы и чуть не сломала гребенку. Тогда она разозлилась и сказала, что сейчас же меня подстрижет, потому что ее терпение лопнуло. Она думала, что очень меня напугала.

Меня подстригли под мальчика! Кто бы знал, какая я стала хорошенькая! Я не понимаю, почему все думают, что я некрасивая. Я просто от зеркала весь вечер не могла отойти.

Дураки мальчишки, что в меня не влюбляются. Подумаешь, Гущина. Только что отличница! Подумаешь, отличница! Да если бы я захотела, я бы не только отличницей стала, я бы школу с медалью кончила. Просто мне не хочется, потому что если все уроки учить, на духовную пищу времени не остается.