Алла Драбкина - ...и чуть впереди

— Мария Игоревна, у вас нет отбоя от кавалеров, — смеялась Нора Семеновна.

Действительно, и мальчики, и девочки не давали Маше отдохнуть. Мальчишки устраивали целые побоища за право с ней танцевать. Бедному Виктору Михалычу с большим трудом удавалось урвать хотя бы один вальс. Танцевать с пионерками он избегал: уже несколько девочек из первого отряда написали ему любовные письма, и он боялся их, как огня.

Потом под стук дождя по тонкой крыше Маша читала ребятам «Остров сокровищ» и видела, как смотрят на нее из темноты большие от страха и любопытные глаза.

Ну так чем по сравнению с этими заинтересованными глазами было брюзжание Нины Ивановны и постоянная тройка «за чистоту помещения» на доске лагерного соревнования?

…Рисунки были вывешены в пионерской комнате. Вожатая первого отряда не придумала ничего умнее, как заставить всех до единого рисовать один и тот же букет цветов. Нина Ивановна, возглавляющая группу педагогов, одобрила вожатую за массовость и «вовлечение». Смотреть на эти бесконечные букеты было скучно.

Вожатый второго отряда сам рисовал неплохо, и, к сожалению, чувствовалось, что по каждому рисунку прошлась его рука.

Вот сейчас подойдут к стенду третьего…

— Вы что, Мария Игоревна, с ума сошли?

— А что такое?

— Нет, товарищи, вы только посмотрите…

Все посмотрели и весело рассмеялись. «Мария Игоревна на качелях», «Портрет Марии Игоревны», «Мария Игоревна нам читает», «Мария Игоревна сердится», «Наша вожатая»… Чуть не половина рисунков — ее портреты.

Маша смотрела на свои собственные портреты и хохотала от души. У этой самой «Марии Игоревны» нос не всегда был на месте, глаза косили, уши были величиной с репродуктор, а рот не умещался на лице.

— Но вот это просто превосходно! — ткнула Нора Семеновна в один из портретов. Это рисовал Женька Лобанов. Портрет назывался: «Мария Игоревна смеется».

— Очень похоже, — сказал Виктор Михалыч. — Как вылитая…

Маша почувствовала, как у нее запылали щеки. Очень красивая была на портрете девушка. Маша подумала даже, что, будь она такой на самом деле, мальчишки в школе не относились бы к ней по-дружески, не доверяли бы своих тайн.

— Это возмутительно, — сказала Нина Ивановна.

— Но почему? — удивилась Нора Семеновна.

— Заставлять детей рисовать себя…

— Но я не заставляла! — Маша почти плакала. — Вы же сами поручили мне съездить на почту.

Она действительно даже не знала, что каждый, как может, будет рисовать ее. Ведь все рисовали какие-то танки, самолеты, цветы, грибы… И развешивали рисунки без нее.

— Это несомненно, что третий отряд всех переплюнул, — сказал музрук, — тут даже говорить не о чем. Машенька, вы можете гордиться… А этот Лобанов просто талант. Понимает, чертенок!

— Это рисовал Лобанов? — подозрительно спросила Нина Ивановна.

— Так ведь написано…

— Я, конечно, присоединяюсь к большинству…

Уже не в первый раз Маша замечала, что фамилию Лобанова начальница произносит с благоговением. По Машиному подозрению, отец Лобанова был какой-то крупной шишкой.

…Потом, наедине с Норой Семеновной, Маша расплакалась.

— Я же ничего не сделала, чтобы они меня любили. Я палец о палец не ударила. Я просто пришла, ожидала любых гадостей, а они взяли и полюбили меня. Нора Семеновна, ведь я не заслужила, а? Мне стыдно принимать от них такое! Я ведь ничего не знаю, никакой педагогики…

— Это все-таки лучше, чем превращать педагогику в оружие для трусливых, — сказала очень серьезно Нора Семеновна. — Ведь мы идем к детям, к безоружным. И если они увидят, что мы вооружены, — они нас будут бояться или ненавидеть. Научиться быть педагогом — это так же, как научиться быть человеком. Макаренко мог позволить себе дать воспитаннику в зубы, потому что он был настоящим человеком и знал, зачем он это делает. И никогда не делал этого зря. А вот эту вашу предшественницу за вывешивание чьих-то описанных простыней на всеобщее обозрение я бы просто судила.

Нора Семеновна говорила все резче и злее:

— А вообще, посмотрите, что получается: планы, мероприятия, соревнования, методразработки, а сколько детей растет, в сущности, безродными, ничьими… Не обижайтесь, Машенька, но ведь если даже вас, совсем юного еще человека, еще, простите, глупенького, готовы носить на руках, то вы можете представить, к чему дети привыкли, а?

Этот разговор Маша запомнила на всю жизнь. Потом, войдя в свой первый в жизни класс, она знала, что идет к друзьям. Она была уверена, что ее примут, потому что очень часто детям зря приписывается зло и жестокость. И не только детям. Надо выходить к людям навстречу, не держа за спиной камня.