Алла Драбкина - ...и чуть впереди

Да и Виктор Михалыч на серьезность ее отношения к себе не претендовал. Он, как советует медицина, заглушал спортом все ненужные пока эмоции.

Зарядили дожди. Даже линейки были отменены, а зарядку делали прямо в палатах. На педсовете было решено использовать дурную погоду для проведения смотра отрядной самодеятельности и конкурса на лучший рисунок. По отрядам раздали краски и бумагу. Кто умел — рисовал. Кто умел — пел, танцевал и даже участвовал в каких-то пьесах, которые на ходу сочиняла Верка-поэтесса. Пьесы, в основном, интересовали девочек, потому что по старой лагерной традиции участницам выступления разрешалось завиваться и краситься.

Маша нужна была везде, без нее не знали, что рисовать, какую песню лучше спеть, можно ли поставить пьесу «Кармен» (Верка уверяла, что это будет пьеска минут на пятнадцать).

Ясно, что толку от всей этой кутерьмы было мало. Правда, смешно было наблюдать, как мальчишки рисуют, сам процесс рисования.

— Вот это танк… Тр-р-р… А это самолет над ним летит… Ж-ж-ж… Пум! Пум! Пум! — это бомбы упали. Взрыв. Тарарах!!!

И вся картина яростно зачеркивалась, поскольку взрыв — дело нешуточное. После взрыва ничего и не должно остаться. Предложить такую картину для выставки было невозможно.

Всерьез рисовала только Нина Клейменова.

— Мария Игоревна, посидите минуточку, я вас нарисую…

Она рисовала легкими штрихами, как опытный художник. Многие из ребят побросали свои дела, встали за ее спиной.

— Непохоже, Мария Игоревна красивее.

— Дурак, у нее и вышло красиво.

— Дай карандаш, — вдруг резко сказал подошедший к Нине Женька Лобанов, — рисунок дай. Резинку.

Нина подчинилась. Женька несколько секунд рассматривал Машу, что-то стер, что-то подправил.

— Ну, даешь… — заахали ребята.

Маша посмотрела тоже. Да, лицо на портрете было гораздо красивее того, что она привыкла видеть в зеркале.

— Вот это уж точно похоже, правда?

— Ага, Лобан, ты прямо гений в трусиках.

— Я попробую красками, — угрюмо буркнул Женька.

— Но у меня нет времени позировать, — засмеялась Маша.

— Ничего, обойдусь…

Витька Шорохов горланил на всю палату:

— Наташа, встань туда, — кричала Верка, — взмахни веером и сквозь зубы скажи: «Я не люблю тебя. Хоть ты меня зарежь!» А ты, Булкина, вскричи: «Погибни, несчастная!»

— Тут у меня должна красиво упасть на грудь коса, — останавливала репетицию Наташа. — У мамы дома есть коса, я попрошу прислать.

Это Андрюшка, Ленька и Купчинкин разучивали свой номер, натянув предварительно на головы девчоночьи платочки.

Еще в дождливую погоду писали письма родителям. Маша специально устроила час для писем, иначе ведь ребят не заставишь. Потом почти каждый из них подходил с просьбой проверить ошибки. Все письма без исключения сразу начинались с просьбы привезти конфет или свежих огурцов и помидоров. Никаких тебе вступлений и описаний природы. Еще писали, что у них хорошая вожатая. Ребят нисколько не смущало, что Маша это читает.

Несколько раз в отряд заглядывала начальница. Губы ее были профессионально поджаты. Указывала на беспорядок — везде обрывки бумаги, да еще вымазанной клеем (Нина Клейменова с группой ребят делала из папье-маше кукол), в раздевалке — свалка вещей, неизвестно чьих, заляпали красками пол. Маша уже знала, что на педсовете ее ожидает новая «порция горячих», но она не могла отравить ребятам часы вдохновения, поэтому сама подбирала за ними, сама находила владельцев раскиданных в раздевалке трусов, маек и ботинок.

Верный друг Андрюшка Новиков следил за каждым ее шагом и добродушно помогал, так просто, от чистого сердца, ни на кого не ворча и не злясь.

«Наверное, это непедагогично», — думала Маша. Но она уже так любила всех этих ребят, что забывала о всякой педагогике. Она почти физически ощущала эту свою любовь. Это было блаженство: смотреть на их рожи, гладить по мягким волосам, ощущать их полное к себе доверие.

Ей даже казалось, что если есть на свете счастье, то оно похоже на ее теперешнее состояние.

По вечерам в клубе устраивались танцы. Девочки танцевали с девочками, мальчики — с мальчиками. Настоящее назначение танцев понимали только ребята из первого отряда, остальные просто веселились.