Павел Халов - Иду над океаном

Именно в это мгновение служба наведения предложила первой паре истребителей изменить курс и эшелон. Они уходили с набором высоты, подъемная сила ударила в крыло, на мгновение перегрузка вдавила в кресло пилотов, потом машины выровнялись, и снова все стало на место. Бесконечная облачная планета внизу, черное небо с редкими интенсивно светящимися звездами там, куда устремлены острые носы истребителей. Это был последний поворот перед выходом к своему аэродрому…

…Она шла на хорошей скорости, черная транспортная машина, нарушившая государственную границу и шедшая теперь над внутренними водами СССР. Четыре ее турбины выбрасывали позади целое море раскаленных газов и взорванного воздуха. Барышев прошел так близко от нее, что мог сказать точно: за стеклами тупого носа пилотов не было. Самолет строго держался на курсе, словно бы не видел истребителя: по-прежнему он шел над грядой наших островов.

Небо было чистым. Только далеко на севере, откуда летела чужая машина, громоздились облака. Но внизу океан и первый по курсу цели островок в белой кайме прибоя, и рыбацкие сейнеры, возвращавшиеся с ночного промысла, просматривались едва-едва из-за синевато-белесой дымки. Такое бывает: снизу кажется небо чистым, а сверху не видно земли и моря — мгла.

Барышев развернулся вправо с набором высоты, несколько секунд истребитель летел на спине, потом он выпрямил его. И снова разворот: с земли его наводили точно. Закончив второй разворот, он опять увидел самолет впереди — чуть ниже и правее себя. Для того чтобы заставить нарушителя садиться на ближнем аэродроме, как теперь Барышев понял замысел наведения, он сейчас должен заставить его довернуть на десять градусов вправо — посадка будет прямо по курсу. Только снижение должно быть интенсивнее.

Пилоты на чужой машине и Барышев в перехватчике оказывались в равном положении — не знали аэродрома. Барышев никогда там не был и только краем уха слышал о его существовании. А садиться ему предстояло первым, показывая полосу летчикам в транспортнике наглядно. Ни перелета, ни недолета он не имел права допустить.

Второй истребитель — Нортова — держался позади и немного выше: его задача — не выпустить транспортник, когда Барышев пойдет на посадку. Косо нарастал тяжелый силуэт чужой машины. Барышев открыл крышку над гашеткой управления огнем и осторожно положил на нее палец.

Когда он нажал ее, прерывистые огненные трассы очередей прошли в стороне над правой плоскостью. Сигнал был понят. Барышеву показалось, что транспортник даже пошатнулся. Барышев снова прошел рядом с ним. Остекление кабины и фонарей солнечными зайчиками ударило его по глазам.

Барышев покачал крыльями, чуть убрал обороты, чтобы подровнять свою скорость к скорости чужой машины. Он вел истребитель, доворачивая курс на те самые нужные десять градусов.

Когда-то, стоя внизу у КП, он гадал, что испытывал Курашев, идя на опасное задание, что он думал, погибая в ледяном океане на тоненькой оранжевой лодочке. Теперь он знал: не было у Курашева никаких особенных мыслей — он верил в себя и работал. Вот так же верил в себя Барышев, садясь почти вслепую в молоко туманного выноса, закрывшего аэродром. Он не видел полосы до последнего мгновения, на ней зажгли по-ночному посадочные огни.

Кто-то вел его к полосе уверенно и спокойно. Кто-то из опытных военных — он догадался об этом по стилю. Скованность, которая все еще была в нем, исчезла, словно что-то отпустило под горлом. За несколько мгновений до этого он не видел приборов, а видел один туман, только туман. Теперь он опять увидел приборы и верил им.

«А черт с ней, с землей! — подумал Барышев об операторе внизу. — Он за нее отвечает, пусть он и ведет». И в ту же секунду открылась полоса, высоты больше не было. Его вели точно, и по полосе истребитель катился сквозь туман, и капли, не сдуваемые более встречным воздушным потоком, стекали по фонарю.

Турбина смолкла, умерли стрелки приборов, но в могучем теле самолета еще жил трепет. Истребитель нехотя привыкал к земле. Барышев чувствовал каждой клеткой, как и его тело обретает покой и усталость.

Подъехал аэродромный «газик» с тремя разноцветными фонарями над кабиной. Из него вышли люди, помогли Барышеву выбраться из истребителя. И кто-то из них сказал, что чужая машина села вслед за ним.

Барышев спросил:

— Кто вел меня?

— А что, неплохо получилось? — спросили его.

— Высший класс. Даже при видимости миллион на миллион трудно сесть точнее.