Михаил Аношкин - Сугомак не сердится

Расплатой за эту ошибку были и ее отношения с Сергеем. Сергей пристально присматривался к ней, и Валя видела: нравится она ему. И все-таки не понимала его. Был он то ласков, то замкнут и холоден. Какая-то невидимая, непонятная сила отталкивала его от нее и порой так чувствительно, что Валя плакала.

Валя хорошо понимала, что ей никогда не узнать того, что говорят о ней Сергею. Попыталась посмотреть на себя со стороны и ужаснулась: сколько грязного можно наговорить! Двадцатилетней девушкой нажила ребенка, дружила с Юркой Попетляевым, теперь вот с Сергеем…

Игорь Волобуев понравился ей с первого взгляда. У него были красивые карие глаза. Орлиный нос придавал лицу мужественное выражение. А Валя в жизнь входила с радостной верой в себя, во всех людей и не знала, что не перевелись еще и подлецы. Ее так научили глядеть — и не уберегли, обезоружили. Теперь вспомнила об Игоре Волобуеве брезгливо. Он работал на строительстве техником, в любви объяснился стихами и скрылся немедленно, как только узнал, что Валя беременна. Она не преследовала его — он стал ей до глубины души противен, и она, если бы можно было, раздавила бы его, как слизняка.

Ямочки на щеках, курносый маленький носик делали ее миловидной. Юрка провожал ее несколько раз домой, рассказывал анекдоты. Но когда она поняла цель его ухаживаний, то стала обходить Попетляева за два квартала. Тогда и поползли грязные слушки о Вале, а она мучилась, страдала и тщательно прятала свое горе от посторонних глаз.

В этот день Валя кое-как дождалась конца работы и выскочила из конторы первой. Смеркалось по-декабрьски рано. На улицах вспыхнули желтые огни, и как-то сразу потемнело, нахмурилось небо. Мороз был небольшой, дышалось легко. Валя замедлила шаг, остановилась в раздумье, свернула в скверик, смахнула со скамейки варежкой снег и села.

Вспомнила школьных подруг, беззаботные лыжные прогулки в такие вот декабрьские вечера и… заплакала. Подумала о сыне, и теплая волна нежности согрела сердце.

Валя заторопилась домой, к сыну — единственной отраде в жизни, к старой матери, доброй и беспомощной.

Еще в сенях Валя догадалась, что у них кто-то есть: у двери стояли галоши. Открыв дверь, она остановилась на пороге. Бабушка с Толиком сидела у кровати, а Сергей пристроился на сундуке, у двери. Взглянув мельком на Сергея, Валя сухо поздоровалась и сняла пальто. «Зачем он пришел?» — с раздражением подумала она. Сейчас хотелось побывать в своей семье без посторонних.

— Валя, — обратился Сергей, смяв в руках шапку. — Мне поговорить бы с тобой…

«Какие у него широкие лохматые брови», — почему-то подумала она и ответила:

— Говори, пожалуйста!

— Понимаешь… А может, пройдемся?

У Вали дрогнули губы. Надев пальто, она вышла первой и остановилась на крыльце, поджидая Сергея. Ей казалось, что он слишком долго возится со своими галошами, но когда Сергей вырос перед ней из темноты сеней, пожалела, что он так скоро справился с галошами, а она вот не успела еще собраться с мыслями.

Сергей тронул ее за рукав, приглашая спуститься вниз по ступенькам. Валя повиновалась, и они медленно побрели вдоль пустынной улицы, оба молчали. Наконец Сергей выступил вперед, загородил ей дорогу. Она потупила голову и поняла, что он сейчас скажет ей что-то очень важное.

— Валя, — медленно начал Сергей. — Я долго думал после того, помнишь, в клубе? Очень долго… Валя, нам надо пожениться.

Ее ошеломили эти слова, и, подняв голову, она прошептала:

— Что ты, Сергей!

Она круто повернулась и почти побежала обратно, а он догнал ее, остановил:

— Ты послушай, Валя… Я же люблю тебя, жить не могу!

Валя не поверила. Слишком нежданно пришло это. Нет, нет, она ничего не могла сейчас сказать, не могла ответить, потому что к горлу подкатил горький комок, а сердце колотилось быстро-быстро.

— Уйди! — прошептала она и опять побежала к дому.

— Валя! — услышала она позади голос Сергея. — Но ты ж скажи, любишь или нет?! Валя!

Она захлопнула за собою дверь, закрыла ее на крючок и, прижавшись к стенке спиной, отдышалась. Потом у нее ослабели ноги, и она медленно сползла по стенке вниз. Мать выскочила в сени, подняла дочь с холодного пола. А она спрятала лицо на материнской груди и зарыдала.

Весь другой день у Вали болела голова, на работе была рассеянной, отвечала на вопросы сослуживцев невпопад. Василий Васильевич предложил ей уйти домой, а она отказалась. «Домой? — подумала Валя. — А что ж дома?»