Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая

Ермил Афанасьевич видел это, идя вслед за мной из кухни в комнату. И когда наружная дверь захлопнулась, он сказал удивленно:

— Что это стряслось такое с нашим добрейшим Иваном Иванычем? Только что песни распевал у себя в комнате и вдруг — на тебе! Полное преображение господне. Какую смертельную обиду нужно было нанести этому деликатнейшему человеку, чтобы сделать его таким неприветливым! Чем вы ему досадили, Алексей Матвеевич?

Я пожал плечами. Чем досадил? Ничем не досадил. Смертельная обида? У меня самого была обида, однако я не перестал из-за этого здороваться с людьми. И звали мою обиду Надежда Петровна.

Я не мог забыть ее даже в дни праздника. Он празднуется у них седьмого ноября, хотя и называется Октябрьским. Произошло это оттого, что Россия со времен царя Петра Великого жила по юлианскому календарю, введенному в употребление Юлием Цезарем в сорок шестом году до рождества Христова. А юлианский календарь отставал от солнечного каждые 128 лет на целые сутки и, следовательно, уже ко времени Петра успел отстать от солнечного календаря почти на двенадцать дней. К тому времени на Западе уже действовал григорианский календарь, введенный во всех католических странах папой Григорием Тринадцатым в 1582 году. Постепенно к этому счету перешли и все протестантские страны. А русские церковники никак не желали вводить у себя новый календарь и пришли к Октябрьской революции с отставанием от других европейских стран на целых тринадцать дней. И только совершив эту революцию, русские ввели у себя новый стиль. Вот как получилось, что революцию, совершенную в октябре, они празднуют в ноябре.

Все это мне объяснил молодой Петр Иванович. Он же посоветовал мне сходить на демонстрацию, добавив к этому с таинственным видом:

— Редкий случай для вас понаблюдать нашу подготовку к войне. Услышите, как весь город будет к ней завтра призывать.

Да, они действительно призывали. Я прошел со всеми вместе через Дворцовую площадь и мог слышать все, что они выкрикивали и пели. Что могли выкрикивать и петь люди с такими веселыми лицами? Конечно, они кричали: «Да здравствует война!» — ибо им очень хотелось, чтобы веселье сошло с их лиц и заменилось хмуростью и слезами горя. Что могли петь молодые люди — девушки, парни и школьники, чьи голоса разносились по городу особенно звонко? Они составляли главную силу в тех шести колоннах, которые текли через площадь мимо дворца. Не было числа их свежим лицам с раскрытыми белозубыми ртами и радостным блеском в глазах. Один их вид превращал этот сырой, холодный день поздней осени в нарядный день весны.

Что могли они петь? Конечно, они пели о том, что им надоело жить на свете и хочется скорей погибнуть от атомной или водородной бомбы. А праздничные лозунги над их головами и слово «мир», повторяемое на все лады, подкрепляли это их желание. Я тоже попел немного, идя среди рабочих и работниц строительного треста. При этом я затесался на всякий случай в ряды людей из бригады Ивана Петровича. К ним я больше привык. А от своих новых товарищей по работе я пока держался несколько в стороне. Кто их знает? Ведь среди них мог невзначай оказаться тот страшный Иван или кто-нибудь из тех, кто побывал в наших лагерях.

Ивана Петровича и Терехина не было в колонне. Они стояли на трибуне, куда здесь принято приглашать самых почетных людей города. А почетность у них определяется по труду, в чем оба Ивана одинаково хорошо себя проявили, несмотря на разный возраст. Трибуну здесь устанавливают перед фасадом Зимнего дворца за несколько дней до праздника, а потом снова убирают. Она тянется вдоль всего фасада дворца, вмещая многие сотни людей. Обработанная белой и золотой краской, трибуна выглядит не менее нарядной, чем сам дворец. Я пытался разглядеть на ней своих Иванов, но наша колонна шла четвертой от трибуны, и я не смог их разглядеть.

За пределами площади я вышел из колонны и остановился, пропуская мимо себя людской поток, пестревший флажками, портретами, прикрепленными к палкам, разноцветными осенними пальто, головными платками, шляпами, шапками, а главное — веселыми лицами всех возрастов. Женские лица меня особенно интересовали. Среди них было так много красивых и привлекательных! Но откуда я мог знать, которая из этих женщин вдова и как сильно она бьет мужчину по морде, когда он предлагает ей себя в мужья?

И тут я снова стал думать о своей женщине. Может быть, не так все это надо было принимать, как принял я? Может быть, это у них в обычае — выражать подобным образом свое согласие и радость? Мужчина предлагает женщине пожениться, а она в знак согласия кидает его об стенку. Только не слишком ли это рискованный обычай? Ведь можно, на рассчитав, так сильно его кинуть, что после этого не с кем будет скрепить согласие.