Рустам Валеев - Браво, молодой человек!

Очень все не просто.

— Гора с горой не сходится, — произнес Панкратов, мрачновато посмеиваясь, — а человек с человеком всегда. В особенности, если в огромном государстве всего два арматурно-изоляторных завода и эти человеки оба специалисты по изоляторам.

Минорное настроение захватывало иногда Панкратова в самые неподходящие моменты и в местах, плохо приспособленных для каких-либо душевных излияний. Они сидели в одном из кабинетов заводской конторы, был уже шестой час, контора пустовала, только у себя сидел Галкин и говорил по телефону с Челябинском, у себя сидел Мусавиров и ждал, когда будет можно зайти к директору обсудить вопрос о переходе на полную нагрузку туннельной печи.

Рустем с Панкратовым тоже были приглашены на совет.

— Ну-ну, — сказал Рустем, легонько подбадривая Панкратова, но глядя, однако, не на него, а в окно. Над городскими крышами в сумеречном воздухе посвечивал минарет мечети. Заводской дым, в безветрии сбитый очень плотно и похожий на черную грозовую тучу, тащился в сторону города.

— Два завода, — повторил Панкратов. — Ты, конечно, помнишь, какие стояли здесь мастерские? Там-то родилась, — он помолчал торжественно и печально, — родилась и погибла огромная идея Георгия Степановича Галкина. Может быть, давно бы у нас изготовлялись стеклянные изоляторы… впрочем, специфики я не знаю и не знаю, что бы там изготовлялось. Но наверняка — идея была огромная! Она погибла…

— Но жив творец, — сказал Рустем. Дым окутал минарет мечети. Полумесяц посвечивал едва-едва. — А кто же второй спец?

— Да и творцу всяко приходилось. — Панкратов резко замахал рукой.

— И не пропала, кажется, идея. Кто же второй спец?

— Самый подлый народ не трусы, не завистники и не бездарности. Кто хвост по ветру держит — вот кто самый подлый!.. — Он опять мрачновато посмеялся. — Быть всегда правым, никогда не ошибаться — это ли не уютно? У Мусавирова голова варит…

— И они опять могут работать вместе? — потрясение воскликнул Рустем. — Теперь, когда мечта Галкина о славном заводе…

— Он может все.

— Да не он! Георгий Степанович! Как он может спокойно ходить, жить, когда его вражина под боком?

— А что же ему делать?

— Снести ему башку!

— Я не уверен, что чувство мести — наилучшее чувство.

— Это честное чувство!

— Все дело в том, что это, как ты говоришь, честное чувство кормится только нашими невзгодами. Всегда, когда нам трудно, когда несправедливые люди теснят нас — всегда нам кажется: минует это время, наберемся сил — глотки им станем рвать. И вот нам легче, лучше, прежние враги безопасны, и мы даже перестаем обращать на них внимание.

— Все кажется логичным, и так бывает в жизни, — сказал Рустем, — но все это чепуха!

— Допустим, — согласился Панкратов. — Допустим, — повторил он тупо. — Но хватит ли сил? Он не молод, обременен заботами. Хватит ли теперь у него сил на это, как ты говоришь, честное чувство? Да и самой ли первой оно необходимости, это чувство?

— Сил хватит честному человеку.

— Честному человеку всегда чего-нибудь не хватает, — сказал Панкратов.

— Но честному человеку не надо внушать себе… себе и другим гадких мыслей!

— Зря ты звал меня, Степанович, — сказал Панкратов, — зря, потому что ни бельмеса не смыслю я в ваших арматурных делах. Я строитель.

— У Панкратыча опыт большой, — сказал Рустем, — он у себя ударную стройку разворачивает. На полную нагрузку!

— Но нам такой шум ни к чему, — сказал Мусавиров, медленно оглядывая всех, кто находился в эту минуту в директорском кабинете.

А здесь были еще начальник цеха Варакосов, старый, с больным сердцем, инженеры из техотдела, и среди них два очкарика. Очкарики принадлежали к тем молодым людям, которые слишком пренебрежительно говорят о том, что есть, но с восторгом о грядущем и имеют явное расположение к мудрым шефам, иные не делая из этого тайны, иные скрывая. Но один из них, чем дальше, тем больше, утверждался в этом своем качестве (к нему очень шло прозвище «Оптимист»), второй, наоборот, из восторженного юноши превращался в свою противоположность. Этого Рустем называл про себя «Пессимистом».

Так вот, когда Мусавиров сказал, что такой шум не нужен, Пессимист глянул на него упирающимся взглядом, даже стекла очков посветили в сторону начальства тускло. Оптимист — очень заинтересованно, стекла очков сверкнули лучезарненько.