«бида»,— которой управлял паренек двенадцати — тринадцати лет.
Надо было ехать, но рой противоречивых мыслей снова овладел мною.
— А он поедет с нами? — доверчиво спросил маленький возница, показывая рукой на
моего пса Трубача, вертевшегося около биды.
– 5 –
Что мог я ему ответить? Сказать, что Трубач поедет, если хозяин поедет, а вот хозяин
сам не знает, что ему делать? Быть может, этот доверчивый вопрос паренька и решил мою
судьбу.
Отбросив всякую нерешительность, я весело сказал: — Конечно, едет, вместе с
хозяином!
Погрузив мой несложный багаж на двуколку, мы поехали в Ковалевку, минуя Трибы,
где в то время находился Антон Семенович.
По дороге паренек, передав мне вожжи, резвился с Трубачом, то забегал вперед, то
отставал и, только утомившись, присаживался в биду отдохнуть.
К вечеру, по весенней распутице, мы наконец добрались до Ковалевки. Моя работа в
колонии началась.
Весна уже вступила в свои права. Наши соседи начали пахоту и боронование, а кое-
кто и сев. Надо было и нам выезжать в поле без промедления...
На другой день, в восемь часов утра, возле конюшни собрались колонисты и
воспитатели. Еще не зная ни земельных участков, ни рабочей силы, ни оборудования, я сразу
же вынужден был начать распоряжаться — указывать кому что, где и как делать... Ясно, что
раздумывать о каком-то специальном подходе к ребятам было просто невозможно. Надо было
поспеть всюду: в одном месте — наладить плуг, в другом — отрегулировать сеялку, в третьем
— показать, как надо очищать семена, в четвертом — ускорить погрузку мешков с семенами,
в пятом — отмерить участок под бахчу, в шестом — помочь запрячь лошадь...
С первого же дня у меня установились по-деловому хорошие отношения с ребятами.
Может быть, это потому и произошло, что, весь поглощенный делом, я не вел никаких
специальных «педагогических» разговоров, а сам работал и требовал от ребят работать в
интересах колонии.
Сталкиваясь с ними повседневно, я видел, что в их представлении колония и
Макаренко — одно неразрывное целое. За глаза ребята часто называли Антона Семеновича
просто Антоном. Хотя и воспитатели и я боролись с этой фамильярностью, но искоренить ее
не удавалось. По правде говоря, эта борьба была только формальной. Нам никогда не
приходилось слышать, чтобы колонист, назвавший Макаренко Антоном, сделал это
пренебрежительно или с досадой. Наоборот, когда ребята говорили: «Наш Антон», — за этим
всегда чувствовались их уважение и нежность к своему наставнику.
Ребята видели и чувствовали, что колония, руководимая Антоном Семеновичем,
нужна прежде всего им самим, так как помогает каждому из них забыть свое тяжелое
прошлое и ясной, понятной дорогой ведет к хорошей, трудовой жизни. Поэтому и работали
они, как правило, хорошо.
Среди ребят второй колонии находился Молчаливый — один из тех трех колонистов, с
которыми я встретился прошлой осенью на берегу Коломака. Как-то мы вместе возвращались
с поля и разговорились об Антоне Семеновиче. Макаренко обещал Молчаливому разыскать
его мать и сестренку, от которых мальчик случайно отстал во время эвакуации в годы
гражданской войны.
Бесхитростная вера в Антона Семеновича так и сквозила во всех словах Молчаливого,
когда он рассказывал об этом.
— Антон Семенович все может сделать, если пообещает!1
Я узнал от Молчаливого, что Вихрастый стал уже командиром отряда в Трибах, а
Цыган из колонии убежал. Однако Молчаливый тут же уверил меня, что Цыган обязательно
вернется к Антону Семеновичу:
— Ему теперь без нашей колонии не жизнь!
Многие колонисты инстинктивно угадывали основную цель и смысл всех
педагогических усилий своего строгого воспитателя. Но то, в чем так хорошо разобрались
1 А.С.Макаренко позже действительно выполнил свое обещание Молчаливому разыскать его родных.
– 6 –
ребята, осталось непонятным горе-ученым и многим педагогам того времени, еще
отравленным идеями буржуазной педагогики. Они не видели и не хотели видеть ту новую
педагогическую правду, которую так чутко отыскивал в самой советской жизни Макаренко.
Но об этом я расскажу после.
Недаром Антон Семенович предупреждал меня, что я должен быть не только
агрономом, но и воспитателем. Однажды, а разгар посевной страды, он прислал мне из
первой колонии записку с просьбой обязательно принять участие в назначенной им
Читать дальше