Иван Абрамов - Оглянись на будущее

На столе — лампа под матовым абажуром с выщербинками. В самом дальнем углу — этажерка с книгами. А на столе, как бы заштрихованная краем тусклого круга от лампы — крупная голова в черных завитушках. Сильная рука по-детски подсунута под щеку. Раскрытая книга со смятой страничкой. Пестрый галстук, свисающий с края стола. И спокойное посапывание мирно и глубоко спящего человека.

Это и есть резиденция грозного Стрельцова? И сам он — гроза — сложил голову, как на плаху. Высвистывает носом какие-то фантастические мотивы, смотрит, наверно, детские сны. Ровесник Егору. Вырос без отца и без матери. Знаменитый дед Гордей и за няньку, и за наставника. Вырастил вот. И в чем тут секрет — может, никто этого не знает.

Наклонился Тушков, почему-то заложив руки за спину. Хотел посмотреть обложку, заглавие книжки, не высвободить из-под ладони. Прочел почти целый абзац, прежде чем понял суть. «Машина времени» Уэллса. Хорошее чтение, но все равно от сна не спасает. И произнес громко:

— Можно к вам, товарищ Стрельцов?

Встрепенулся Иван. Мазнул по лицу обеими ладонями, увидел Тушкова, встал. В затуманенных сном глазах мелькнуло удивление, показалось Тушкову, что руки Стрельцова засуетились, что-то отыскивая. Отыскали. Галстук. Сунул Иван пестренькую полоску в карман, произнес спокойно, вежливо:

— Здравствуйте еще раз, Владимир Васильевич. Садитесь, прошу вас. Я понимаю; время не раннее, но мы теперь быстренько.

Ни проблеска недоброжелательства или заносчивости. Ни тени смущения, словно это обычный случай, как говорят здесь, предварительного задержания.

— Насиделся я, — коротко и жестко бросил Тушков. — Давайте о сути дела. Что тут… мне лично полагается?

— Поверьте, не стал бы я вас тревожить, — начал было Иван. Но Владимир Васильевич властно перебил:

— Не надо лишних слов.

— Ну, если не надо, то и не надо, — согласился Иван. И все же добавил: — Они не лишние. Ну, не совсем лишние в такой ситуации. Но вам виднее. Только вот что: следующий раз он будет отсыпаться в КПЗ. С меня хватит.

— Я по шестнадцать часов на работе. Я не пьянчуга и не дурак. Но все равно признаю свою вину.

— Не надо так, извините за прямоту, — тихо, словно бы младшему товарищу, посоветовал Стрельцов. — Вы не всегда работали по шестнадцать часов, а ваш сын, как я помню, давно уже по кабакам отирается.

— Где он? — спросил Тушков. И подумал, что в образцовой бригаде вместе вот с этим человеком Егор не уживется. Ничего не выйдет из такой затеи.

— Туда! — указал Стрельцов в темный конец коридора. — Там не на замке.

Тушков шагнул через порожек, на секунду замешкался. Очень жутким показалось что-то. Лежит огромное тело. Одна рука, как у мертвого, вывернулась и торчит неестественно, будто не принадлежит этому телу. Вторая, тоже без всякой логики, шевелится, ищет что-то на полу. Штаны задрались, плащ сбился на голову. И над всем этим тусклая лампочка в мелкой сетке.

Нагнулся Тушков, взял своего сына за ворот плаща, зацепив в горсть и ворот рубашки, приподнял, встряхнул, приноравливаясь, и уронил. Вовсе невмоготу стало. Какой-то бред. Это же не кто-то, сын его валяется.

— Это же ни с чем не сообразно, — все же вырвалось у Владимира Васильевича. — Это омерзительно.

— Для него обычное дело, — пожал плечами Стрельцов. — Берите и везите домой.

Ослепило злостью. Да мыслимо ли такое? Мерзавец, грязный подонок. Какой это сын? И опять сцапал Егора за ворот. Через порог, по коридору, по ступенькам, через вестибюль. Он был очень сильный человек — Владимир Васильевич Тушков.

«Сколько труда и средств затрачивают режиссеры, чтоб снять убедительный фильм о вреде алкоголя, — подумал Иван, прислушиваясь к гневному, натужному сопению директора. — Сняли бы вот это — и все».

Но мысли оборвались. Наверно, они и держались все это время на искусственном, как говорится, дыхании. Стало неловко, тоскливо, очень одиноко. Да и все время было тоскливо и одиноко, это директор немного отвлек. Все же и в самом деле беспрецедентный случай.

Швырнув Егора на заднее сиденье, Тушков рухнул рядом с шофером и одышливо бросил:

— Домой…

Машина стопорила перед каждым светофором, хотя на улице никакого движения. Егор начал возиться, ругаться, куда-то карабкаться.

— Вот это чешет, — громко, вызывающе произнес шофер. — Начитанный, воспитанный. Ну, все, приехали. Выносите.

Тушков понял, почему шофер остановил машину так далеко от подъезда. Но разве скажешь?

Тащил Егора долго. Шагов сорок до подъезда. Через лужу, по ступенькам… Боже! За что? Увидел на лестнице жену в накинутом на плечи платке, выкрикнул, не сдержав распирающий гнев: