Иван Абрамов - Оглянись на будущее

— Уступил бы ты мне свое местечко.

— Твое там, — указал Колосков в красный угол. — Ты именинник и, будь добрый, не командуй. Твое дело сидеть смирно и пристойно: Танюша… куда ты?

— Тоже туда, — смело двинулась Таня к красному углу, взяв за руку Ивлева. И все. Ни скованности, ни смущения. Радость.

Иван вошел шумно, кому-то отдавая на ходу какие-то команды. За ним — две официантки. Не с подносами, со столиками на колесиках.

— Как в лучших домах Лондона! — громогласно оповестил Стрельцов. Увидел Таню, осекся, но мгновенно справился, подошел, наклонился сзади, сказал гулким шепотом: — Здравствуй, Татьяна. Я рад, что ты жива-здорова и в хорошем настроении. Ну, дорогие гости! Егор! Откупориваем!

— Разрешите нам, — попросила официантка, сноровисто расставляя на стол закуски. — Шампанское — жидкость коварная. И дорогая, — улыбнулась Виктору. Взяла из кармана блестящую открывалку, свернула с бутылочной головы проволочную оплетку, покачала пробку, наклонив бутылку к бокалу, бесшумно открыла и разлила шампанское быстро и не плеснув.

— Спасибо, — бойко поблагодарил Иван. — Егор Аниканович. Тост!

— Э-э! — встал Колосков. — Хотя и не самый старший тут, но именно я знаю Виктора дольше вас всех. Мое право первого тоста никому не уступлю. Так вот, вопреки традициям и всяким условностям давайте выпьем за любовь. Да, да, за ту самую, о которой Шекспир писал. У нас почему-то стесняются говорить об этом вслух, при честном народе, но я предупредил: вопреки условностям. Витя. Прости. Танюша. Извини. Но что ж мне делать, коль вы такие скромники. За вашу любовь, дорогие мои люди. И пусть меня разразит гром, пусть меня съедят радицкие ведьмы… Нет, я вполне серьезно. Я прав. За любовь! — и, запрокинув голову, выпил шампанское.

Таня посмотрела Виктору в глаза. Виктор улыбнулся, согласно зажмурился, шепнул совсем бесшумно:

— За нашу любовь, Танюша.

— За нашу любовь, — тоже беззвучно ответила Таня. И поверила, захлебнувшись от восторга, что так оно и есть. Выпила медленно, поставила бокал, взяла Виктора за руку, молча пожала и улыбнулась светло, ласково, задушевно.

— Это не шутка — тридцать, — тоже улыбаясь Тане, вымолвил Виктор. — Но знаешь, Танюша, жить-то я начинаю только теперь. Правда.

— А теперь я! — встала девушка.

«Шустрая, — благожелательно подумала Таня. — Они все, заводчанки, шустрые. С кем она тут! С Иваном?» — и остренько, не очень больно, а все же ощутимо укололо в сердце.

— Мы говорим: любовь, любовь. Понятно, о чем говорим, но разве мы не знаем, что и прежде, и теперь по прихоти, из чувства ложного самолюбия… Боже мой.

Куда это меня занесло? Сколько слов, а ничего не понятно. Вот я люблю Мишу, — положила она руку Павлову на плечо. — И он меня любит. Мы это знаем, все это знают. Разве нам хуже от этого? Я не хочу, не могу, не имею права навязывать всем точно такое же, но я за ясность везде, всегда и во всем. Бывает, конечно, что и самой не ясно: любишь или нет? Но это совсем другое дело. Так вот, я за то, чтоб мелкое, мимолетное, сомнительное не мешало людям жить. И жить, и любить друг друга. И за ваше здоровье, Виктор.

— Ну, ты молодец! — восхищенно покивал Игорь. — Даже Гриша не сказал бы так здорово. Ну-ка, досуха, братцы-хватцы!

— Ну и я два слова, — подал голос Егор Аниканович. — Не знаю, сколько много, сколько мало, но знаю: все, что отведено, надо прожить по-людски. Тебе, Виктор, честного, гордого и счастливого житья.

— И за верность, за верную дружбу! — крикнул, уже подняв бокал и протянув руку через стол к Ивлеву, Иван. — Любовь — прекрасно, а без друзей не житье. Мы твои друзья, Витя. Это я тебе говорю. Ну, девочки! Вы что?

— Мы — за! — тоже чок потянулась нуться Галка Лукьянцева.

— И мы — за! — звонко, задорно поддержала Таня. Встала. Виктор тоже встал. Выпили. И Таня, обняв Виктора за шею, трижды поцеловала в губы.

— Правильно-о-о! — восторженно захлопала Галка в ладошки. — Молодец, Таня. Дай я тебя тоже поцелую. Ты… я тоже предлагаю тебе свою дружбу. Нет — я честно, вот! — подала она руку Тане.

Дверь открылась широко. И неожиданно. Егор. С бутылкой в руке, всклокоченный, нелепый и мрачный. Именно мрачным показался он Тане, как будто сроду и не видала она этого парня.

Тихо стало и напряженно. Даже Иван положил вилку, пригладил ладонью коротенький чубчик, уперся взглядом в Егора, но не вымолвил ни звука.

— Прошу пардону! — пьяным, нахальным голосом произнес Егор, приподняв бутылку. — Могу я… присоединиться и вкусить? Все мы человеки. Примите мои заверения и прочее.