Федор Панфёров - Волга - матушка река. Книга 1. Удар

— Вы… Вы, Иван Евдокимович, невоздержанный на язык, — знаю и прощаю вам, как авторитету. Но ведь вы политикой подменяете все законы биохимии. Ну, ну, скажите ему, — обратился он к Анне, снова прижимаясь к ней локтем. — Нельзя быть в науке таким упрямым. Скажите!

Анна не улавливала смысла спора, а слово «биохимия», впервые услышанное, было для нее чем-то весьма туманным, но она всем сердцем была на стороне Ивана Евдокимовича, а ухаживание Якутова не только раздражало, но и оскорбляло ее, и потому ей захотелось оттолкнуть его, сказать ему что-нибудь резкое, даже грубое. Там, в колхозе, она ему «так отвесила бы», но вот здесь, в театре? И вдруг губы ее дрогнули в озорной улыбке.

«Вот я ему сейчас отвешу», — мелькнуло у нее, и как только Якутов кольнул ее острым локотком, она намеренно резко произнесла:

— Да не толкайте вы меня своим… мослом!

— Что? Чем? — Якутов забежал вперед и, глянув на нее, воскликнул: — Ах, Анна Петровна Арбузина! Садовод знаменитый. Понятно, понятно: в вашем духе выражаться так. Похоже на академика: Иван Евдокимович тоже иной раз такое отвесит, что хоть стой, хоть падай.

— А вы бы почаще падали, глядишь — поумнели бы, — смеясь, проговорил академик. — Пойдем попрыгунчика глядеть, Аннушка. Они не только в семье есть, попрыгунчики, но и в учреждениях, — и, не простившись с Якутовым, он направился вместе с Анной в зрительный зал.

— Якутов — главный агроном области? Не узнала сразу-то я его, — произнесла она, крепко прижимая к себе руку Ивана Евдокимовича.

— Дрянцо.

— Такие и… и, — она так и не могла произнести: «тебя», а сказала: — Такие и терзают.

— Меня? Не только меня… Они народ терзают. А нас-то что? Отобьемся. Грубовато я, может, с ним, да что ж будешь делать, раз вежливых слов не понимает.

Второй акт Анна сидела уже молча, почти ничего не видя и не слыша: перед ней, как в тумане, мелькали люди на сцене — говорили, пели, плясали то поодиночке, то группами. Она напряженно думала о себе. То, что Иван Евдокимович назвал ее своей женой, радовало ее, но в то же время на нее откуда-то надвигался ужас: она почти ничего не поняла из спора между академиком и тем, сухоньким. Что это такое «биохимия»?

«Буду я около него, как индюшка: телом полна, а умом пуста. Все у нас хорошо, пока двое в комнате, а как вышли, с людьми столкнулись — я и хлопаю глазами, будто сова днем… И… и придет время, скажет он мне: «дура», — думала Анна, замерев в кресле, ничего не видя и не слыша.

В театре, по дороге домой и вот теперь, войдя в квартиру, Иван Евдокимович растерянно и недоуменно спрашивал ее:

— Что с тобой, Аннушка? Тревожишь ты меня своей задумчивостью… И не говоришь. Грех ведь так-то относиться ко мне, Аннушка!

— Не знаю, — отвечала она. — Потом скажу. А ты не обращай на меня внимания. Так, загрустила — и все. Касается это только меня. Эх, хоть бы чуточку знать из того, что знаешь ты! — невольно вырвалось у нее.

— А! Это хорошо. Хорошо об этом тосковать. А я уж подумал: стар около тебя.

— Экую глупость в ум свой принял! А я боюсь: окажусь около тебя вроде восемнадцатилетней девчонки, ты и скажешь, придет время: «Да с тобой и разговаривать не о чем: глупа, как курица».

— Ну, что ты! По культуре разума мы с тобой одинаковы, — проговорил академик, и, видя по ее глазам, как она спрашивает, что же это такое — культура разума, он пояснил: — Я вот однажды в Париже встретился с академиком Бенда. Ума палата у человека. Все знания у него в голове, как товары в универсальном магазине. Знания большие. А в бога верит. Я и подумал: «Эх, ты. По культуре-то ума любой пионер выше тебя: в бога не верит, значит не верит в святых, в ангелов, чертей, ведьм и домовых». Отношение человека к миру, к труду, к людям к составляет культуру разума. По знаниям Бенда куда выше тебя, а в бога верит; стало быть, тут ты выше его: веришь в науку, в человека, а не в боженьку. Что же, знание — дело наживное. Учись. Я помогу. Лена поможет.

— Ох, страшно! И что-то станет со мной?

Через полуоткрытую дверь виднелся профиль Акима Морева: он сидел за столом и был настолько углублен в чтение, что даже не услышал, как вошли Иван Евдокимович и Анна. Академик, показывая на него, сказал:

— Смотри, Аннушка. Аким Петрович собирается выступить на пленуме. Ну, прочитал бы парочку передовых в газете и выступай. А он — готовится. Видишь, какая гора книг на столе? Человек он умный, а учится. И стыдиться и охать тут нечего. Учиться надо. Всем, не только тебе одной.