Егорушкину довелось видеть тестя на Майских праздниках впереди поредевшей колонны фронтовиков — с боевым знаменем в руках, торжественно-молчаливым, вроде бы и не таким уж видным среди остальных, хотя он мог бы похвалиться «Славой» всех степеней, но лишь теперь Владимир понял, что настоящая слава, настоящее признание скромны и немногословны.
И тот жестокий бой тестя под Выгоничами на Брянщине, когда он тащил после неудачной атаки, утопая в снегу, раненого политрука; и другой, уже на Кавказе, когда тесть занял с пулеметом командную высоту и не давал фашистам подняться в контратаку — стрелял без укрытия под их минометным огнем, давал возможность нашим подтянуть силы, закрепиться на отбитом рубеже, стрелял до тех пор, пока разрывом не вырвало пулемет из рук, — эти его бои стали понятнее и ближе Егорушкину, стали будто косвенным фактом его биографии. Солдат воевал, солдат шагал через муки, солдат умирал — разве о себе он думал?
Нет, он мужественно и терпеливо день за днем, месяц за месяцем, год за годом — в лишениях, на пределе человеческих сил — защищал и освобождал Родину. Вот так они, солдаты войны, наши отцы, и стали победителями.
А как живет он, их наследник, старший лейтенант, коммунист Егорушкин? С полным ли напряжением души, во всю ли силу? Нет! Его, видите ли, когда-то обидел Цыганов, ему противно смотреть на приспособленца Лопасова, и он предпочитает отойти в сторону, дабы не участвовать в постыдном дележе благополучия. А завтра он может стать свидетелем обмана, подлого поступка — и смолчать, успокоить себя мыслью, что он-то честный! А кто мешает тебе быть по-настоящему честным, служить, работать, бороться за приближение к потолку своих возможностей? Кто? Подлецы? Но почему они тебе мешают, а не ты им?! Почему ты им должен уступать дорогу?! Нет! Они не должны пройти, как не прошли фашисты!
Когда за обеденным столом тесть первым налил чарку Владимиру, признавая в нем своего верного помощника, Егорушкин предложил выпить за солдата победы. При этом он имел в виду не только исполненный тестем жизненный долг.
Указания на вылет по тревоге начались с доведения условной тактической обстановки. Командир части молодой, румяный подполковник юношеского сложения, — кажется, смущался в присутствии комиссии. Он волновался, краснел перед картой, хотя и пытался сохранить командирский тон.
— Южные, под предлогом маневров, развернули свои основные силы в акватории Тихого океана и начали боевые действия против северных с целью захвата территории. В район нашего театра военных действий вышла ударная группировка в составе… — И командир части начал подробное перечисление всех сил условного противника.
На карте «театр военных действий», разрисованный цветными линиями маршрутов разных групп, выглядел довольно внушительно, простирался он до самых дальних точек океана.
— Силами и средствами нашей части во взаимодействии с другими частями приказываю: уничтожить противника! — доложил свое решение командир.
На деле все будет выглядеть значительно проще: выйдет пусковой экипаж в район морского полигона, обнаружит за сотни километров цель — какую-нибудь списанную, поставленную на прикол баржу, и произведет пуск ракеты.
Ждал Егорушкин конкретного решения командира части, ждали его и другие летчики, но…
— Задача экипажу по выполнению практического пуска будет поставлена в воздухе! — Очевидно, такова была воля комиссии.
Указания кончились, летчики пошли в автобус. Уже на выходе рядом с Егорушкиным оказался почему-то подполковник Многолет.
— Ну, Володя! Повнимательнее! — только и сказал он традиционное, прежде чем отправиться к командирской машине. Они на мгновение встретились взглядами: Многолет улыбался.
«С чего бы это!» — думал по дороге Егорушкин, а у самого сердца холодело от предчувствия близкой радости.
Первым возле самолета Егорушкина встретил лейтенант Бакута:
— Командир, нам боевую привезли! — сообщил он, испуганно округлив свои и без того большие воловьи глаза.
Теперь и сам Егорушкин видел в свете фар под крылом своего самолета стрелу ракеты.
— Ну и что? А, Тимоха? Отправим назад, откажемся? — сдержанно подзадоривал его Владимир. А потом с командирской уверенностью: — Давай, Бакута, получше принимай матчасть! Будем наносить удар!
И сам пошел по привычному маршруту предполетного осмотра самолета.