Виктор Лесков - Серебряные стрелы

Эх, не вылетать бы совсем в такой вечер!

Это была пора летучего, едва уловимого межсезонья, когда зима больше не страшна, сполна взяла свое, отбушевала. Не сегодня-завтра оживет солнце, смахнет с сиротливых полей выветрившийся, пожелтевший снег, и зазвенит все кругам, заиграют солнечные блики, качнется, переступая на голой ветке, скворец-перезимок.

Майор Игнатьев стоял у окна прокуренной каптерки и молча смотрел на падавший в развале света снег. Похоже, зима давала свой прощальный бал. В затишье снежинки казались крылатыми, долго кружились перед приземлением, словно выбирая себе место. Но начнешь взлетать — устремятся они белыми молниями в лобовое стекло, вытянутся длинными стрелами в луче прожектора, и ничего впереди не увидишь.

А взлетный курс держат по дальним ориентирам!

Ладно, черт с ним, взлететь с горем пополам еще можно. Все-таки ты на земле, чувствуешь ее, родимую, не уйдет она из-под тебя неожиданно. А садиться как?

На посадке смотреть надо, ловить сантиметры, но попробуй поймай их с завязанными, считай, глазами!

И полет-то пустяковый — в «зону»: крутнуть над деревенькой, означенной на карте желтым, с копейку, кружком, пару виражей и через полчасика вернуться домой. Но ведь взлетать и садиться все равно надо. Простейший полет, если бы не этот снег, если бы не завтра Восьмое марта!

Накануне праздника тренировочные полеты обычно закрывали. Мало ли что может случиться! А тут командиром полка пришел молодой «академик» и поломал традицию. Летчики ходили недовольными: пусть ничего страшного не произойдет, всего-то сядет экипаж на запасной аэродром, но останутся семьи без мужчин. Какой тогда праздник, тем более женский день?

— Посадили бы его самого на запасном! — Это пожелание Игнатьева относилось к уже взлетевшему командиру полка. Правда, тот взлетал, когда снежок только начинался. А вернется часиков через десять — к тому времени снег уже может пройти.

Каким-то образом стало известно, что старший начальник из высокого штаба, прежде чем разрешить полеты, заколебался: метеоролог давал ухудшение погоды. Но командир полка настоял на своем.

А через два часа после начала полетов пошел снег. Звонить генералу и отрабатывать решение назад — исключено. «Ты что, — скажет, — полком командуешь или голову мне морочишь? Отряда тебе и то много!» И пока летали. А снег все усиливался.

— Присылают сюда всяких ухарей звезды хватать! — Голос у Игнатьева гулкий, прямо-таки маршальский, а с виду ничего богатырского: худощав, немного выше среднего роста. Меховая куртка сидит на нем с запасом, еще одного такого застегнуть хватит. Не ахти какая сила у командира, а лайнер водит весом в десятки тонн.

Красноватая лампочка под низким потолком тускло освещала сидевший за столом экипаж. Перед каждым — сумка с летной экипировкой: шлемофон, кислородная маска, перчатки.

Летчики ждали, когда заправят самолет топливом, почти все курили. Слушая командира, молча соглашались с ним: «Да, лучше бы, конечно, сейчас дома сидеть!»

Но всерьез никто, пожалуй, не принимал беспокойства Игнатьева. За столом шел матч престижа между штурманской группой и «кормой». Экипажа хватало на команду в домино, но второй летчик отказался играть, и таким образом пилотский дуэт распался. «Корму» представляли два прапорщика. Их кабины находились в хвосте самолета, где летали «со свистом задом наперед». Но в домино они явно одолевали впередсмотрящих. Свободная пара стояла за спинами игроков и терпеливо ждала своей очереди.

— Бокс! — с подъемом подавал команду мешать костяшки веселый, разбитной прапорщик Махалов. — Левой, левой энергичней!

Капитану Иванюку — штурману-навигатору такое отступление от субординации было явно не по душе. Но что поделаешь — игра! Хоть и не очень спортивная и не включена в олимпийскую программу, но все же игра миллионов. Костя Иванюк делал вид, что не замечает торжества Махалова, и допускал тактическую ошибку: приземистому, могучему в плечах штурману достаточно было лишь взглянуть в сторону стрелка, чтобы прервать его на полуслове.