В эту теплую, пахнущую дождем весеннюю ночь Зубову показалось, что идущая рядом с ним невысокая девушка в небрежно накинутом белом шарфике, та самая, которую он только что, сам не зная почему, нетерпеливо отыскивал в темноте, становится для него не такой, как все другие люди, и что ему хочется, чтобы она это поняла. Но он не знал, как сказать ей об этом. Радуясь и робея, он шел рядом с Груней и тихо говорил ей о чем-то постороннем, тоже хорошем и радостном, но совсем не о том, о чем думал.
1
Весна хозяйничала на реке. Все жарче становилось солнце. Распускались первые набухшие соками почки. Светлая зелень опушила ветви деревьев, на пойме зазеленели травы, белыми барашками нежного цветения покрылись надречные вербы. Унося все следы ледохода, сошла в море холодная «казачья» вода. В далеких верховьях реки, на северной стороне, за меловыми склонами Дивногорья, у великой Приволжской возвышенности, стекая бесчисленными ручьями с холмов, уже стала собираться прогретая солнцем талая «русская» вода. Медленным и неотвратимым паводком она стремилась вниз, к дельте, которая протянула к морю щупальца гирл, поросших кугою и камышом.
Уровень воды с каждым днем поднимался. Сначала исчезли в речных глубинах прибрежные косы и перекаты, потом утонули слоистые срезы более высоких берегов, оказались в воде цветущие белой кипенью вербы, а талая вода поднималась все выше и выше, бурлила под глинистыми ярами, размывая наносы и устремляясь во все стороны по ерикам. Наконец, выйдя из берегов, она понеслась веселым голубым разливом по бескрайним донским займищам, затопляя станицы, леса, поля, сады, виноградники — все, что попадалось на ее пути.
В эти дни голубовские рыбаки покидали станицу. На среднем участке реки вступал в силу строгий весенний запрет на рыбу. Начинался самый разгар рыбьего нереста, и все рыболовецкие артели переезжали в низовья.
Прощаясь с Василием, Марфа сказала ему, что она договорилась с Осиповной, своей старой теткой, и та пообещала через день приходить и варить обед Зубову и Витьке, который, несмотря на пылкое желание уехать в гирла, был оставлен в станице.
Уже одетая в парусиновую рыбацкую робу, неуклюжие сапоги, по-девичьи повязанная алой косынкой, Марфа стояла, опершись о косяк дверей, и, улыбаясь глазами, говорила Зубову:
— Вы же глядите, не скучайте, Вася. Тут остается много славных девчат. Что это вы — либо на моторке своей по реке гоняете, либо за книжками сидите. Разве ж так можно? — Она вздохнула и подала Зубову маленькую, с крепкой ладонью руку: — До свидания, Василь Кириллыч…
Василий поднялся, снял со спинки стула пояс и крикнул:
— Я сейчас догоню вас, Марфа Пантелеевна! Пойду проводить рыбаков.
Когда он вышел на улицу, Марфа была уже довольно далеко. Придерживая рукой корзинку с вещами, она шла легкой, молодой походкой, похожая в своей синей робе на девушку. Василий догнал ее, взял у нее корзинку и пошел рядом.
На берегу собралась вся станица.
Окаймленная молодой, еще неяркой прибрежной зеленью, розово-золотая от игравших на воде солнечных бликов, река, казалось, трепетала. И в этом едва заметном трепете было такое радостное выражение счастья жизни, что оно, словно теплый отсвет солнца, отражалось на лицах толпившихся на яру людей.
У затопленных причалов, выстроившись вереницей, стояли просмоленные рыбацкие дубы, на которых высились завязанные канатами невода, плетеные корзины, длинные шесты, ведра, ящики с инструментом — все, что могло понадобиться во время лова.
На каждом дубе виден был черный, покрытый копотью костров ермак — огромный чугунный котел, из которого не одно поколение голубовских крутьков со смаком хлебало наваристую рыбацкую шарбу [5] Шарба — казачье название ухи.
.
Возле дубов покачивались взятые на буксир баркасы и каюки. Они тоже были забиты корзинками, ящиками, ворохами одежды, мешками с мукой и хлебом, разномастным рыбацким добром, необходимым во время путины.
Василий и Марфа пришли перед самой посадкой рыбаков на суда.
Вдоль всего берега стояли мужчины и женщины, суетились ребятишки. Даже столетний дед Иона вышел проводить на путину двух своих сыновей, шестерых внуков и четырех невесток. Всматриваясь в разношерстную, гудящую, как потревоженный пчелиный улей, толпу, Василий увидел Груню. Она стояла рядом с Егором Талалаевым и улыбалась, слушая его болтовню. Заметив, что Василий пришел вместе с Марфой и, осторожно ступая по сходням, отнес на дуб Марфину плетеную корзину, Груня слегка нахмурилась. Потом она повернулась к Зубову спиной, еще веселее заговорила с Егором и стала ходить в отдалении, искоса поглядывая на Василия.
Читать дальше