Владимир Коренев: Амгунь — река светлая

У машины он оглянулся: монтажники, переговариваясь, толпой шли за Клюевым. Сзади хлопнула дверца мальцевского КрАЗа. Сашка бросился догонять монтажников, виляя между осин, легко перемахивая через валежник.

По склону, вгрызаясь в грунт, упрямо полз бульдозер. Из глубинки потянуло дровяным дымком, с соседней поляны вспорхнул выводок рябчиков, ворвался в желтый осинник, и там с потревоженных веток посыпались листья, и, медленно кружась, они устилали землю. Такие же золотистые листочки лежали у ног Фомичева. Подчиняясь какому-то внутреннему движению, Фомичев, чтобы не наступить на них, широко шагнул на подножку, ухватился за ручку дверцы, втиснулся в кабину.

Тяжело опустившись на сиденье, он положил руки на баранку и некоторое время неподвижно и бездумно сидел.

А солнце клонилось к закату, край неба заалел, лишь на хребтах гор, вытягиваясь в тонкую змейку, высветлился до оранжевого. Через поляну широкими, длинными полосами пролегли тени, а в распадках, прежде синих, нахмурилось.

До первых звезд рассыпалась колонна по яру, облюбованному Клюевым: рычали КрАЗы, лязгали металлом бульдозеры, нудила мотопила, впиваясь в охватистые осины, стеной обступившие яр. А потом мало-помалу угомонилось все, тихо стало до звона в ушах.

Там и сям зажигались костерки, а Фомичев все еще возился около своего КрАЗа — смывал нажитую за недельный переход копоть и грязь. Зачерпнув очередной раз из реки, выпрямился, да так и застыл с полным ведром в руке — по реке плыли промытые до чистого голубого свечения звезды. Сталкиваясь в сплетениях струй, они как-то тонко взвенькивали, вспыхивая ярче прежнего, и гасли в глубине, а на их месте появлялись новые звездочки, и все повторялось сызнова, и неумолчный серебряный звон стоял над рекой.

Вдруг, заглушая этот звон, за спиной Фомичева раздался дикий рев мотора, дрогнула земля. Оглянувшись, Фомичев увидел, как по склону яра несся, поднимая густую пыль, КрАЗ Мальцева. Несся он прямохонько на его, Фомичева, машину. Ослеп, что ли?

— Стой! — заорал Фомичев. — Стой!

Мальцев остановил машину впритирочку — между бортами не больше ладони, колесо в колесо, бамперы — хоть проверяй линейкой. Разулыбался на все тридцать два зуба, высовываясь из кабины.

— Ты что, свихнулся? — заорал Фомичев.

— Труханул? Все как в аптеке, глянь.

Мальцев спрыгнул с подножки.

— Как насчет курева?

— Сигареты есть, — сказал Фомичев, заметно поостыв, — Давай. И как ты такую дрянь куришь?

— Не нравится — выброси. А с машиной баловаться не смей.

И Фомичев, плеснув из ведра по радиатору, пошел в воду. Сзади ворчал Мальцев:

— Будто кто-то балуется… Вот люди! Если у тебя нет настроения, то люди тут ни при чем! Зачем зло срывать на других?.. Будто кто виноват…

«Чего пристал?» — подумал Фомичев. Ему показалось, что Мальцев разгадал его состояние, увидел то, что он тщательно скрывал не только от других, но и от себя.

А Сашка меж тем мыл, чистил свою машину, изредка поглядывая в сторону Фомичева.

— Фомич? — позвал он. Но ответа не получил и больше уже не заговаривал.

Фомичев привел в порядок машину, захлопнул дверцы и с полотенцем через плечо спустился к реке, зашел по щиколотку в воду, зачерпнул полную пригоршню, спутав звезды. Фыркая, он вымылся по пояс и все так же молча пошел наверх, к вагончикам, на дразнящие запахи кухни.

После ужина у костра Сашка Мальцев копировал Фомичева. И до того здорово у него выходило, что все, кто сидел у костра, валились от судорожного хохота.

— Иду я к Амгуни, жажда меня что-то замучила, — рассказывал Сашка, — спускаюсь, смотрю, а там Фомичев. Оглядывается, крутит башкой по сторонам, как мелкий воришка, а вокруг него канистры. С чем бы вы думали? С амгунской водичкой. И еще черпает. Ну, я виду не показываю, что вижу его. Мне бы напиться, жажду утолить. Подхожу, значит. Только на коленочки хотел спуститься, а он, дурак, как соскочит. «Стой! — кричит. — Стой! Не трогай, не смей! Моя, моя! Моя вода! Отходи».

Фомичев растерянно смотрит то на Сашку, то на хохочущих парней.

— Вот пустобол! Я ж машину заливал. Ну что ты врешь?

— Кто врет? — изогнулся Сашка. — Что мне теперь, собственным глазам-ушам не верить? Или это не ты давеча у Амгуни околачивался с канистрой?

— Я…

— А я что говорю? И я говорю, что ты. А как увидел меня, так и закричал: «Стой! Моя!» Не мог же я все это выдумать.

— Дак ты у меня, пустобол, еще курить попросил!

— Это детали, Фомич. А я общую картину нарисовал. Понимать надо.