Владимир Коренев: Амгунь — река светлая

— Венички березовые самое время заготовить, — оказал Фомичев.

— Все надо, — вздохнул Клюев и насупил брови.

— Мальцев идет, — оживленно сообщил Шалабин, — сейчас трепанет что-нибудь.

— С ним не заскучаешь, — сказал Клюев.

А Мальцов, стрельнув на ходу папироску, уселся среди монтажников, опросил как бы между прочим:

— Парни, кто знает Ивана Колесникова? На монтаже пролетов работает. Он по туристической путевке за границей был.

Фомичев невольно улыбнулся. Кое-кто уже хихикнул, предвкушая смешную историйку, кто-то крикнул:

— Знаем, давай!

Мальцев будто ждал этого, надул важно щеки, многозначительно сдвинул белесые брови, подражая Колесникову.

— Так вот, прихожу я к нему после поездки, он сидит чаи гоняет. Колесников увидел меня: «Проходите, садитесь, мсье Мальцев. Что вам угодно?» Я на него вот такие шары вылупил. Думаю: «Что там, за границей, сделали с нашим Иваном?» А он гундосит на французский манер: «Может, кофе выпьем?» А у него собачонка есть — такса не такса, болонка или еще какая, может, даже зарубежная порода… Так вот она…

Что дальше сказал Мальцев, Фомичев не расслышал. Парни зашлись в хохоте. Фомичев тоже смеялся — от одного вида Мальцева разбирал смех. И откуда что берет! Вот человек! Скучно будет в гараже без него. Скучно…

Фомичев сорвал травинку. Он подумал, что Мальцев и шофер неплохой, и машину знает, любит. Только сейчас, размышляя об этом, Фомичев вдруг увидел в Мальцеве-шофере то, на что раньше не обращал внимания. Он понял, что и за баранкой он кого-то копирует. Но кого?

Фомичев стал перебирать в памяти всех знакомых шоферов в мостоотряде, но так и не нашел похожего на Мальцева. Мальцев садился за баранку только в кожанке. Когда-то, года три назад, тогда Мальцев только пришел в мостоотряд, кожанка блестела и скрипела, но скоро пообтерлась основательно и еще лучше стала облегать широкий торс хозяина, придала ему вид бывалого человека.

В кабине Мальцев сидел прочно, чуть больше обычного припав к баранке. Машину он водил виртуозно и любил большую скорость. Его любимая присказка — какой же русский не любит быстрой езды — и манера водить машину создали ему славу аса, а он сам получил кличку Бесстрашный. Да взять хотя бы ту рискованную дорогу.

Утром они шли перевалом, и впереди, как всегда, Мальцев. Остановились у скального обрыва в Амгунь.

Мерек. Узкая дорога, пробитая бульдозером, похожая на козью тропу, робко петляла по скале на высоте пятиэтажного дома от реки, рухнешь — костей не соберешь. Посмотрел Фомичев вниз, и в дрожь бросило.

Начальник колонны Клюев прошел этой козьей тропой, вернулся пасмурный. Тяжелым взглядом уставился на водителей.

— Ну что? — не выдержал Мальцев.

— Что. Другой дороги все равно нет, — сказал Клюев, и все притихли.

А Мальцев вдруг по коленке хлопнул ладошкой.

— Эх, однова живем! — Сел в кабину и включил скорость. Вел машину как по ниточке, а за ним пошла вся колонна. На повороте Фомичев успел увидеть Мальцева.

Больше обычного припав к черному колесу рулевого управления, Мальцев влился глазами в дорогу. Лицо его было напряженное, белесые, брови насуплены, будто он вел машину под жестокой бомбежкой и играл со смертью.

Кто-то из водителей сказал однажды, что Мальцев деньгу зашибает: ишь как носится, никого вперед себя не пускает. И Фомичев верил этому. Верил. Только сейчас не верит. Дело не в деньгах — в характере. Не мог Мальцев, чтобы кто-то впереди него маячил. И сюда поехал все потому же, хотя Клюев не хотел брать его с собой — отвечать за его буйную голову своей придется. Но вот уговорил, правда, прихвастнул при этом: путевку-де достал комсомольскую. От жены уехал, оборвав сладкий медовый месяц. Опять же перевал. Он-то первым прошел, Сашка-то…

За мыслями не заметил Фомичев, как поднялись монтажники по знаку Шалабина. Не заметил, но почувствовал что-то неладное и поднял голову.

— Отдыхай, отдыхай, — сказал Шалабин. — Нам нужно разгрузить прицепы с лесом. Справимся сами. Не успеем сегодня, доделаем завтра. У бога дней много, и все наши!

Эти слова почему-то остро резанули Фомичева. Ему показалось, что Шалабин хотел поддеть его. Отрезанный, мол, ты ломоть, временный человек! И потому поднялся Фомичев неуклюже и тяжело.

Вот так открестились — иди отдыхай. А на кой черт ему отдых… Сидеть за баранкой не им… А ему помощи не требуется, если на то пошло.

— Ты чего это приуныл?

— Да так, — неопределенно ответил Фомичев и быстро пошел к машине, чувствуя в груди обиду и вдруг подступившее смятение. Только непонятно ему было: с чего бы это. Завтра поутру он уедет отсюда в отряд. Так было решено с самого начала: отвезет груз и вернется… Хватит, откочевал свое, пусть другие, кто из комсомольского возраста не вышел, кочуют.