Арчил Сулакаури - Белый конь

Ладо сделал еще один несмелый шаг. Пересек улицу и заглянул в окно.

Юлия лежала на тахте, уставясь в потолок. Лицо ее было бледным и неподвижным. Как будто она спала с открытыми глазами: уснула, а глаза остались открытыми.

На столе стоял неполный стакан с водой, ломоть хлеба с рассыпанными вокруг крошками. Печка не горела. Ладо почувствовал, что в комнате было холодно, но там был холод желтоватый, как свет от лампы, а здесь — темный.

Юлия вдруг поднялась и испуганно посмотрела на окно.

Ладо отпрянул в темноту.

Юлия подошла к окну. Он видел, как она прижалась лицом и руками к стеклу, и подумал, что это была не та женщина, которая выдала ему тайну его жены. Это была подлинная Юлия, жена рыбака, которая сейчас с отчаянием и надеждой вглядывалась в темноту.

Наконец Юлия отошла от окна. В комнате затрепыхались тени, словно бабочки, заключенные между ладонями… Потом свет стал тускнеть и постепенно угас совсем, и тени посыпались со стен, как мертвые бабочки.

Ладо повернулся и пошел.

Он шел, понурясь, и ему казалось, что и у него в душе погас свет… Он шел по улице мрачный, холодный и пустой, как эта зимняя ночь.

Проходя через мост, Ладо заметил идущую впереди женщину. Возможно, он не обратил бы на нее внимания, если бы она не поскользнулась на льду и не упала.

Ладо помог ей встать. Женщина поблагодарила его.

— Ты здесь откуда, Ладо? — спросила она удивленно.

Ладо узнал голос Тасико. И в самом деле, перед ним была она.

— Пошли, провожу.

Они молча миновали несколько улиц и вышли на площадь, ярко освещенную электричеством. Искрящийся под фонарями снег резал глаза обоим.

— Дальше не провожай… Отсюда мой дом совсем близко.

— Да будь он хоть и далеко, мне все одно…

— Ступай домой… Юлия, наверно, ждет.

— Теперь меня никто уже не ждет.

Тасо вскинула на Ладо удивленные глаза.

— Ни Юлия… ни другие… Никто не ждет… И я никуда не спешу, и ни к кому меня не тянет… Да и куда мне идти… Мой дом — эти улицы, эти площади. — Ладо улыбнулся. — Сейчас ни у кого на свете нет такого большого дома…

— Ты что, на улице будешь ночевать?

— Как вчера, так и сегодня. А завтра — посмотрим.

Они свернули в узкий переулок, круто поднимавшийся вверх. Здесь снег лежал толстым слоем и еще не успел покрыться льдом…

Ноги не так скользили.

Тасо не терпелось узнать, что произошло между Ладо и Юлией, но она не смела спросить, а сам рыбак ничего не рассказывал. Засунув руки в карманы пальто, он молча шел рядом.

Так, в молчании, они подошли к каменной лестнице. Слева к ней подступали маленькие одноэтажные домишки. Причудливо переплетались друг с другом резные деревянные балкончики, витые лесенки, столбы, открытые галереи. Все было покрыто нетронутым девственным снегом и таинственно освещено бледным его сиянием. В крохотных оконцах мерцал свет. Казалось, что это слабенький свет только окна и освещает, потому что наружу он не проливался, оставаясь в комнатах.

Они молча поднимались по каменной лестнице.

Ладо думал, что она кончится за первым же поворотом, но ступенькам все не было конца. Теперь справа тянулась белая стена церкви с единственным узким, тускло светящимся окном. Из этого окна свет также не выливался наружу, словно его бережно копили внутри и на улицу не выпускали.

Дома теперь оставались внизу. Виднелись крыши — снежные треугольники, четырехугольники, крутые или покатые, освещенные или погруженные во мрак.

Когда они поднялись еще выше, им открылся весь город, и Ладо в изумлении взирал на мерцающее огнями пространство.

Рыбак привык смотреть на город с берега Куры — таким он его и узнал и таким воспринимал. Снизу смотрел на деревья, дома, мосты. Оттуда все казалось большим, высоким…

Тасо остановилась.

— Пришли, — сказала она.

Они стояли перед двухэтажным домом. На уровне плеч Ладо светились на темной кирпичной стене три окна.

— Я здесь живу, — сказала Тасо, указав рукой на темное, неосвещенное окно. — Что ты будешь делать, где переночуешь?

— Не знаю.

— Оставайся у меня.

Ладо было приятно стоять рядом с Тасо. Глаза ее светились в темноте, но свет этот не скапливался в ней самой, а проливался в душу Ладо и наполнял ее бескорыстием. Рыбак стоял перед этой хрупкой девушкой, удивляясь своей кротости и покорности, и, радуясь, как ребенок, глядел в ее ясные глаза. Но час был поздний, город спал… «Пойду, — подумал он, — путь долог».

— Долог путь, долог, — повторил он вслух и пошел. Некоторое время он шагал, опустив голову… Когда обернулся, увидел, что и в окне Тасо зажегся свет.