Борис Полевой - Победа

Картину Левитана «Над вечным покоем» знаете? Ну, конечно, кто же ее не знает. Помните там эти грузные облака, похожие на далекие горы, тихое озеро, длинненький островок вдали, а над ним высоко на мысу ветхая церковушка… Этакой сладкой грустью от всего веет… Вот как приедете к нам на Озероуголь, ступайте в наш шахтерский парк культуры и отдыха, отыщите там городошную площадку и за ней скамейку, что над обрывом, над самой кручей. Сядьте на эту скамейку, и перед вами картина «Над вечным покоем» в натуре. Нет, правда, правда: и озерная гладь, и зеленые берега, и, если повезет, облака, похожие на горы, и даже строеньице, на мысу, правда не церковь, а лодочная станция. Ну, да это ведь пейзаж не меняет.

Я почему про эту картину начал? Чтобы показать, что бассейн наш особенный. Донцы вон в степях своих из самых земных недр уголь таскают. На Урале есть рудники, где прямо экскаватором из открытого разреза гребут и на платформы наваливают. Ну, а мы уголек свой берем из-под самого из-под озера. Ну да. Вы что думаете? Над озером облака плывут, над водой рыбачий парус белеет, чайки летают, весной в кустах соловьи поют. Тишь, гладь. А под озером целый город: штольни, штреки, электропоезда бегут, и в забоях круглосуточная работа. Техника самая современная.

Однако я отвлекся. Не о самом бассейне нашем хочу я вам рассказать, а о двух наших людях, о том, как они насмерть поссорились, как возненавидели друг друга и к чему все это в конце концов привело. Да-а! История эта у нас на шахтах в свое время, можно сказать, прогремела. Много о ней в нарядных судачили. Но, по совести вам скажу, никто, кроме меня, по-настоящему всего этого происшествия не знает, потому что довелось мне с начала и до конца быть, как любят выражаться в газетах, в самом горнило событий.

А началось все вот как. Как-то после партийного собрания зашел ко мне домой маркшейдер наш Тараканов, Федор Григорьевич, по пустом делу зашел — партию в шашки сгонять. Маркшейдер наш в шашках дока. В два счета загнал две моих в угол, запер и смоется в бороду. А я сижу перед ним и ломаю голову, как выйти из этого плачевного, можно сказать, положения. Вдруг стук в дверь. И не то чтобы кто-нибудь так, пальцем постучал: дескать, можно войти? Барабанит кулаком что есть мочи, так что у нас шашки на доске запрыгали.

Отпер я — что такое! Стоит передо мной лучший наш забойщик Петро, то есть Петр Николаевич Стороженко, стоит, за косяк держится, а у самого губы прыгают.

Мы с маркшейдером вскочили так, что шашки на пол посыпались.

— Авария? Говори, что ты молчишь? Вода? Обвал?

Таких шахт, как наша, нигде в мире еще нет. Геология сложнейшая, опыт эксплуатации еще только накапливается. Все время надо быть настороже. Ну и подумали мы, что на шахте беда какая случилась.

Но Стороженко головой мотает:

— Нет, говорит, обвал, говорит, тут. — Стукнул себя кулачищем по груди, зубами скрипнул. Потом сел на пороге да как заплачет.

Мне даже не по себе стало. Ну, женщина заплачет — это, так сказать, в порядке вещей. А тут Петр Стороженко, парень без малого центнер весу, огромных физических сил. И винишком от него попахивает так, что спичку зажигать рядом опасно. Никогда я его таким не видал.

Стоим мы с маркшейдером Федором Григорьевичем и думаем, что делать. Утешать неудобно, уж больно велик, с каким утешением к такому приступишься? Не воду ж ему предлагать… Ну, потом кое-как он сам успокоился, хлопнул ладонью и рассказал нам, в чем дело.

А дело получилось совсем странное: оказывается, наш главный инженер, Вадим Семенович Кульков, у Петра невесту отбил. Ни больше, ни меньше. Ситуация!

Ну, прослушали мы его, маркшейдер Федор Григорьевич и спрашивает:

— Как же ты это, Стороженко, девушку проворонил? Ты вона какой — ростом с добрый копер, с лица неплох и работаешь — дай бог всякому, в Москве тебя знают. А ведь он — глядеть не на что, тьфу, да и хромой вдобавок.

И уж лучше б ему, Федору-то Григорьевичу, молчать. Петро как затрясет своими кулачищами, а они у него в добрую кувалду, как закричит:

— Вот и пойми ее… Оскорбила она меня, обидела. Дураком выставила перед всем поселком. А я ей и это простил. Я по-хорошему к ней — забудем все, Варя, давай чтобы было по-старому. В новом доме первая квартира моя, давай в загс сходим, вместе заживем. «Нет, говорит, Петро, разошлись наши дороги. Хороший ты, говорит, парень, замечательный, любая девушка за тобой счастлива будет, и спасибо, говорит, тебе за любовь, а только, говорит, прощай. И надеждами, говорит, себя не мучь. По-старому не будет».