Исаак Гольдберг - День разгорается

— Одно из двух, — решил Павел, — или начальство спохватилось и решило не доходить до кровопролития или солдаты понадобились в другом месте. Пожалуй, последнее вернее...

Встал вопрос: что делать дальше? Дружинники с нетерпением ждали троих, которые ушли в разведку, для связи. Но те не появлялись.

— Неужто где-нибудь напоролись на патруль или полицию?

— Все может быть...

Павел собрал вокруг себя дружинников и стал совещаться с ними. Держаться на баррикаде имело смысл только затем, чтобы не пропускать полицию и войска в рабочие районы, там, где сосредоточен был стачечный комитет и партийные организации. Но теперь, когда солдаты повернули обратно и, повидимому, проследуют какие-то новые цели и предполагают может быть проходить по новому маршруту, стоило ли задерживаться здесь, не лучше ли соединиться с главной массой забастовавших и уже там определить, что делать дальше?

Угрюмый рябой печатник настаивал на том, чтобы оставаться на баррикаде.

— Она еще сгодиться! — говорил он убежденно. — А то уйдем мы, тут все растащут, испортят... И все труды наши даром сгинут!

Пимокатчики высказывались за присоединение к другим товарищам. Семинарист оглядывал близорукими глазами баррикаду и молчал. Но в молчании его было нежелание уходить. И еще у многих была нерешительность. Павел положил конец колебаниям.

— Пойдем...

Покидали баррикаду в неловком молчании. Словно стыдясь друг друга, дружинники шли молча. Они оглядывали напоследок нагромождение леса, дров, ящиков, вывесок. Они уходили от всего этого, как от родного, к чему привязались крепко и горячо. И они чувствовали какую-то невозвратимую утрату.

Словно подслушав эти чувства товарищей, Павел негромко обронил:

— Ничего, еще доведется поработать... Понастроим не таких...

Но дружинники молчали.

Свернув знамя, Павел сунул его подмышку и пошел впереди всех. На улице появлялись одинокие прохожие. Из полуоткрытых ворот боязливо выглядывали любопытные. Какой-то мальчишка выбежал на средину улицы, забежал вперед дружинников и радостно заорал:

— Забастовщики! Забастовщики!..

Откликаясь на звонкий мальчишеский крик, залаяла выкатившаяся из-под подворотни собака. Тяжелое напряжение, сковывавшее последние дни улицу, внезапно разрешилось. Улица стала обычной, повседневной. У дружинников посветлели лица. Семинарист, протиснувшись к Павлу и стараясь шагать с ним в ногу, сказал:

— Глядите, повылазил народ. Ожили!..

— Надолго-ли? — усмехнулся Павел. — События только начинают разворачиваться... Это обыватель с дуру храбрится.

Идти решили к железнодорожному собранию. Надо было пройти несколько улиц, выбраться к базарной площади и, пересекши ее, прямо подойти к цели. По мере того, как дружинники продвигались вперед, улицы становились оживленнее. Прохожие торопливо двигались все в одном направлении, туда же, куда и дружинники. Кто-то из последних обратил на это внимание. Гимназист все порывался что-то сказать, наконец, не выдержал и, отчаянно покраснев, высказал предположение:

— Это наверное наши... На митинг.

Печатник присмотрелся к прохожим и рассердился:

— Какие это наши?! Гляди, все больше смахивают на погромщиков... Наши! Тоже скажешь!

Павел хотел было придти на помощь сконфузившемуся гимназисту, но удержался. Он усмотрел среди прохожих знакомую фигуру. Сутулый человек с непомерно длинными руками, с бегающими глазами, бородатый, шел в кучке молчаливых людей, с виду смахивающих на переодетых полицейских. Человека этого Павел знал. Он часто проходил мимо его мелочной лавки на бойком углу, изредка покупая у него какую-нибудь мелочь. В его лавке Павла всегда поражал смешанный тяжелый запах лампадного масла и водки. Его глаза неизменно пристально оглядывали Павла и говорил он украдчиво, с подозрительной ласковостью, под которой скрывалось ненасытимое коварство.

— Это не наши, — тихо сказал Павел товарищам. — Подозрительный народ....

Лавочник и его спутники исподлобья рассматривали дружинников. Лавочник что-то сказал негромко и его слова вызвали невеселый приглушенный смех. После этого они ускорили шаг и далеко опередили дружинников.

Уже совсем вблизи базарной площади навстречу дружинникам попались те трое, разведчики. Увидев своих, Потапов радостно загудел:

— Вот хорошо! А мы задержались и к вам торопимся...

— Оставили? — односложно спросил Емельянов Павла.

— Приключение с нами было... — перебивая его, стал рассказывать Потапов. Гимназист, возбужденный встречей с возвратившимися товарищами и еще полный переживаниями от прихода солдат к баррикаде, не слушая Емельянова и Потапова, вмешался: