Феоктист Березовский - Бабьи тропы

А как его скачать, бабье-то горе, осушить бабьи слезы, не знала бабка Настасья. Только чувствовала, что чем больше колобродила деревня после падения царя, тем крепче врастала в душу надежда на какую-то лучшую жизнь. Копошилась в седой голове еще какая-то смутная надежда на лучшее для себя. В день схода бегала бабка Настасья по морозу от двора к двору в шубенке легонькой, словно баба молодая, чуть клюшкой за снег задевала. Забегала в избы и шепотом баб звала:

— Пойдемте, бабы… послушаем… Может, ладное что привез Фома-то?..

Бабы отмахивались:

— Ну их к лихоманке!.. Одна ругань…

— Да ведь новая власть-то теперь, — настаивала бабка Настасья. — Сказывают, мужичья власть-то теперь… наша…

— А нам какая польза? — смеялись бабы. — При царе ребят рожали, и при новой власти не мужики, поди, будут рожать.

Точно сговорились все. В один голос твердили:

— Не зови, бабушка Настасья, и сама не майся.

— Не пойдем, Настасья Петровна… Не зови…

Так ни с чем вернулась домой бабка Настасья.

К полдню в двух комнатах и в кухне Валежникова дома полно народу набилось.

Мужики заглядывали в последнюю пустую комнату, из которой со стен смотрели раскрашенные на картинках цари и генералы. Но жена Валежникова ушла в эту комнату спозаранку. Когда она заметила заглядывавших в дверь мужиков, кликнула туда Маринку, сердито захлопнула дверь и ключом щелкнула.

В средней комнате, у стены, за столом, покрытым желтой клеенкой, сидел в шинели Фома Лыков — высокий, крепкий, бородатый солдат с лицом корявым и темным, с копной густых курчавых волос на голове. Около Фомы, по обе стороны от него, расположились на длинных скамьях: Сеня Семиколенный, Афоня-пастух, Маркел-кузнец, дегтярник Панфил Комаров и другие мужики из бывших фронтовиков. Тут же около стола, вместе с молодым солдатом Андрейкой Рябцовым, вертелся Павлушка Ширяев. Остальные мужики, в тулупах и в шубах, густой толпой стояли на ногах. Староста Валежников с сыном притулились в углу. К ним жались белокудринские старики и богатеи. Только дед Степан Ширяев да мельник Авдей Максимыч держались поближе к молодым.

В комнатах было густо накурено, пахло овчиной и кислой шерстью валенок. Мужики обливались потом. Стояли молча. Лишь изредка и тихо обменивались словами. Мирские передавали друг другу окурки и трубки, не стесняясь стариков-кержаков, дымили табаком, покрякивали, сочно сплевывали на пол. Подвыпивший отец Фомы, старик Лыков, и такой же пьяненький старик Рябцов пробовали шарашиться и шуточки заводить, но их скоро пристыдили и утихомирили.

Когда в доме набралось народу до отказа, Фома встал, затянулся в последний раз из цигарки, швырнул окурок на пол и зычно заговорил:

— Вот, товарищи… приехал я из города… от Совета депутатов, значит… от совдепа… и должен я вам объявить: буржуйское правительство Керенского пало!..

Сшиблено законным пролетариатом… который есть мозолистый народ — от станка и от сохи… вот!.. Теперь вы должны сами от себя выбрать Совет крестьянских депутатов, который будет — вся власть на местах… Поняли?

Фома провел рукой по густым и черным кудрям и, обежав глазами бородатые лица мужиков, толпившихся вокруг стола, продолжал:

— А ежели не поняли, я могу вам все объяснить… Я не зря приехал сюда… инструкцию от городского совдепа имею… вот!.. Значит, нечего и бояться…

Фома все время пристукивал кулаком по столу и громко чеканил слова:

— Все равно… буржуям теперь не воскреснуть!.. А буржуйскому правительству Керенского — крышка!.. Навеки!.. Теперь полные хозяева мы — мозолистый пролетариат!.. Вот!.. Значит, надо приступать… Поняли?

Энергичное корявое лицо Фомы поворачивалось то в одну, то в другую сторону. Он смотрел смелыми глазами в лица мужиков и ждал.

Но мужики молчали.

Бывшие фронтовики все еще не могли набраться смелости.

Старик Гуков тоненьким и ласковым голоском спросил:

— А ты, Фома Ефимыч, обскажи-ка нам… Кто такие буржуи… и тот… как его… Канарейский, што ли?

Фома встрепенулся:

— А-а, насчет Керенского? Да это же самый главный коновод Временного правительства и есть!.. Вроде… буржуйский закоперщик! А буржуи… ну… это… те, которые при капитале состоят и в золотых погонах ходят… вот!

— Ну, а царь-то где же? — допытывался Гуков. — Кто правит-то теперь? Народ, аль временное правленье?

Фома оборвал его:

— Что… царя захотел?! Дудки, Дормидонт Дорофеич!.. Нету вашего царя! В Сибирь сослан!.. А может, и повешен теперь уже… вот!..