Илья Бражнин - Прыжок

Двое детей. Пусть так. Мальчик и девочка. Мальчик должен быть похож на него, обязательно на него, мужественный, энергичный… Девочка… что ж, если девочка будет в мать, она не будет уродливой. Черномазенькие девочки невежественны, пусть лучше девочка будет походить на нее.

Она представила себе двух крошек, одетых в коротенькие, выше колен, костюмчики. Они бегут по дачной алее, навстречу отцу — умному большому мужчине с толстым кожаным портфелем. Может быть, он только-что сошел с автомобиля, который остановился там, в конце аллеи, за оградой.

Счастливая улыбка бродит по ее лицу. Но она внезапно пробуждается и уже громко смеется. Глупая. Глупая женщина.

Женщина — все-таки странно! Она — женщина! И так давно. Но ведь в женщине, как она ни будь вульгарна, всегда остается что-то девичье. А в ней еще этого так много. Особенно, когда вот так, как сейчас, светит луна. Она оглядывает лунную серебристую, точно затушеванную акварелью картину, и душа ее смягчается. Она чувствует прилив нежности. Она трепещет вся от умиления и ласкового самолюбования. В ней зарождается нежность ко всему окружающему, ко всей этой прекрасной мирной картине, что лежит перед ней, к тому, кого она ждет. Грудь ее вздрагивает, и платье щекочет заострившиеся от холода и набежавшего возбуждения соски. Она протягивает через окно руки наружу, под потоки нежного молочного света.

— Милый! — зовет она тихо.

И он вдруг появляется. Его тень быстро мелькает за палисадником. Он хлопает калиткой и останавливается. Он стоит там некоторое время, молчаливый и большой от набежавших на него теней. Она плещет протянутыми руками, как серебристая рыба, и призывно шепчет: — Милый, иди сюда!

— Милый, иди сюда!

Он подходит. Он идет, медленно ступая, тяжелый и грузный, глубоко вдавливая каблуки в землю и будто с трудом отрывая их для следующего шага. Пылающими глазами смотрит на нее Джега, смотрит, долго не отрываясь. Она не прерывает его молчания. Разве не любуется он ею? Пусть! Она хочет этого. И она стоит с протянутыми руками и шепчет:

— Милый… милый…

Шумный вздох вырывается, наконец, из его груди. Может быть, это рыдание, Может быть, насмешливое фырканье. Он подходит и кладет руки на подоконник. Она опускает свои ручки и кладет их ему на плечо. Он отстраняет их.

— Не надо, — говорит он глухо.

Она немного смущена. Она с удивлением смотрит на него. Разве он пришел к ней не с лаской?

— Ты еще сердишься, Джега? Не сердись, милый.

Она готова снова обнять его. Но он снова отстраняется.

— Нет, я не сержусь.

Он молчит, потом прибавляет:

— Я уезжаю… далеко… в Туркестан.

— В Туркестан? — Она удивлена, она не может справиться с нахлынувшими недоуменными вопросами:

— В Туркестан? Постой. Надолго? Как же мы? А как же квартира? Ты шутишь?

— Квартира? Квартира останется там, где она теперь. Мне она не нужна. Можешь с ней делать все, что захочешь.

— Но как же я… к тебе… приеду… тогда?

— Ты ко мне не приедешь.

Она не понимает.

— Как не приеду?

— Так. Я уезжаю один.

Он снимает руку с подоконника и сжимает в кулак.

— Да. Я еду один. Как ты этого не понимаешь? Я больше не могу так жить!

— Ты едешь один… Это… это значит… Ты бросаешь меня?

— Да. Я оставляю тебя.

Юлочка заламывает хрустящие пальцы.

— О, господи! Я ничего не понимаю. Зачем ты так говоришь? Ты разлюбил меня?

— Это не имеет значения.

Она бросается вдруг ему на шею, свешиваясь через окно.

— Джега, милый, объясни мне, что случилось? Почему ты так жестоко хочешь поступить с мной? Чем я провинилась? Разве мы плохо жили? Это — маленькая размолвка. Это в первый и последний раз. Обещаю тебе. Ты будешь делать всё, что захочешь. О, Господи! Джега милый! Как это могло прийти тебе в голову?

Он освобождается от ее объятий и, отстраняясь от окна, говорит:

— Это должно было прийти мне в голову. Мы — разные люди. Совершенно разные люди. У меня работа, у тебя… я не знаю, что у тебя…

Им вдруг овладевает злоба.

Она душит его и не даёт говорить.

— У меня работа, — кричит он, наконец. — Как ты не понимаешь? Мы разные, разные — люди. Прощай!

Он бросается прочь. Она вскрикивает:

— Джега, ради бога, вернись! Мне надо поговорить с тобой. Одно слово, Джега!

Он стоит у калитки. Он овладел собой. Он спокоен и говорит оттуда с грустью:

— Юлка! Я еще, может быть, все-таки люблю тебя. Это сильней меня. Но мы разные люди: разве ты этого не видишь? И ничего хорошего из этого выйти не может. Глупо было бы цепляться дольше друг за друга. Прощай! Сегодня и заночую у товарища. Я не хочу оставаться эту ночь с тобой… Она слишком ядовита… эта луна. Завтра я приду забрать свой портфель и бумаги… Прощай. Не поминай лихом!