Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя

Славка, не выпуская руль, одной рукой прикурил.

— Адмирал спокойненько взял лопату, поплевал на руки: «Ну, говорит, братва, давай!» — и Славка тоже поддает газу, скалит зубы. — Откопали одну опору, померяли: комиссия то на мастера, то на Нельсона смотрит. Мастер своим глазам не верит: глубина тютелька в тютельку… Откапываем другую, третью — нет отклонений. Мастер белеет от злости.

— Хватит, — говорит председатель.

А Нельсон и глазом не моргнул, говорит: «За работу под установленными опорами — коэффициент один к двум».

— Надо было после первой откопки заставить самого мастера рыть землю, — сказал я.

— Что ты, — Славка присвистнул, — дело серьезное, государственное. Бывало, линию уже сдадут, уж ток идет, и вдруг начинают столбы кренделя выписывать, валятся.

— А куда смотрят кураторы, заказчик?

— А совесть-то, совесть надо иметь, или как по-твоему? Нельзя же все время над душой стоять, да и неловко как-то не доверять. Вот читаю в газете: рабочие собрали столько-то металлолома, и им хвалу до небес. А зачем, позвольте спросить, они его раскидали? Кстати, — рассмеялся Славка, — однажды приехало начальство к Нельсону в бригаду, рекомендует заместителем бригадира какого-то дядю и его же в профсоюз участка и проводят по бригаде. Рассказали, какие он занимал ответственные должности. Дело за голосованием. Адмирал встает и говорит:

— Не надо нам кота в мешке, да и вообще дармоедов не надо. Федя у нас взносы собирает исправно, марки клеить умеет, не мошенничает. Беседы мы, говорит, на добровольных началах проводим, читать умеем. Так что не вижу причины его заменять.

Ребята тоже уразумели. Так Федя и остался профоргом.

Славка переключил скорость.

— Ну, кажется, подъезжаем, — сказал он. Круто повернул вправо и сразу подрулил к вагончикам, в которых жила бригада.

Как всегда на ЛЭП, первыми встречают гостей собаки. Псы облаяли машину, обнюхали нас, успокоились, но вид их говорил: палки не хватайте, камни из-за пазухи выбросьте.

Вагончики образовали незамкнутый круг с выездом. Такое расположение напоминает старинную крепость. Только нет часовых у ворот.

— Ну, что же вы, входите, — звонким голосом приглашает Полина Павловна.

Обметаем веткой стланика снег с валенок.

— Да вы проходите, проходите, снег не сало — стряхнул и отстало.

У Полины Павловны на кухне блеск: пол выскоблен дожелта, кастрюли улыбаются. Вижу — рада нам. Но не просто так: нет-нет да и клонится разговор к Андрею. Вроде и не должно бы удивлять это: в какую бригаду ни приедешь — все спрашивают о мальце. Ну у нее свой прицел — забрать к себе хочет мальчишку. Не раз уж говорил: сын он бригадный, не мой, ребятам и решать.

Как-то приехала Полина Павловна в бригаду к Димке, поохала, повздыхала и давай нас корить: и папиросами-то начадили — топор вешай, и выражаетесь не так. Разве общество это для ребенка?..

— Слушай, Полина Павловна, — озлился Седой, — хоть и уважаем мы тебя, а чеши-ка ты лучше подобру-поздорову, пока холодок. Да не торопись к нам в другой раз. А ты, мужик, — это к Андрею, — шуруй на улицу, посмотри погоду! — А ты видела лицо Талипа, — наступает Седой на Полину Павловну, — когда он по ночам шьет или стирает Андрейкино?

Та молчит.

— То-то… Живут люди и пусть живут…

Полина Павловна сутулится, плечи у нее вздрагивают. Седой не может усидеть на месте.

— Полинушка, милая ты моя, — говорит он, — послушай, что я тебе скажу, только не реви!

Полина Павловна поднимает голову и с надеждой смотрит на Седого.

— И твой черед наступит, — Седой кивком отбрасывает волосы, — вот увидишь. Куда мы с ним, ведь скоро в школу ему…

И еще вспомнилось мне: приезжаю где-то под утро в Димкину бригаду, захожу в палатку. С ножницами в руках Седой за столом сидит, через плечо рулетка и охапка лоскутов. Что это он ночью вздумал ветошь перебирать?

— Кружок кройки и шитья? — спрашиваю.

— Видишь, какая штука, дед, — вздохнул Седой. — Шьешь, порешь — ниткам горе. Набрали Андрею обновки. А не люблю я эти лямочки, ленточки, вязочки. Да и Андрей не хочет надевать. Просит штаны, как у меня, с карманами. Посему — ателье. — У Седого рот до ушей. — Модняче получается. Ну-ка, дед, снимай, снимай брюки, и твои смоделирую, с себя уже искромсал, за Талиповы взялся. Скрою, приметаю: то карманы ниже колен получаются, то прореха кукишем выходит.

Смотрю.

Так и есть, вот и обрезки от его парадного костюма. Но Седой доволен.

Воспоминание молнией сверкнуло в голове. Мне показалось, что я всего-навсего успел закрыть глаза. Посмотрел, а Полина Павловна закалывает седую прядь на маленькой головке и сразу становится выше ростом.