Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя

— А это зачем? — спрашивает.

— Да так, — отвечает, — комнату проветриваю.

Сосед ушел. Видимо, оглядел свою стену и дыру увидел. Подставил руку, а в нее тепло идет. Принес он цемент и замазал отверстие. Ну, у лентяя колотун. Не выдержал и к приятелю.

— Пусти погреться, — тарабанит.

— А ты печь затопи.

— Дров нет.

— Заготовь.

— Вот кровопивец, несознательный элемент! Погоди, я тебя выведу на чистую воду.

Ребята смеются.

— Молодец, Славка, внедрять будем! Андрей, давай пилу, Славку не переслушаешь.

Беремся за работу.

— Ты хоть объясни. Талип, что все это значит?

— Мы ведь заезжали с Димкой на Диксон к Тамаре Васильевне.

— Да-а?! Славка-то хоть знает?

— Нет. Мы ему не говорили. Ему строим.

— Как она там? Может, надо сказать Славке?

Подходит Димка.

— Нас ведь, дед, никто не просил, сами поехали. Мы еще не знаем, что из этого получится. — Димка грызет щепку и смотрит мне в глаза.

— Разве Славкина жизнь для нас чужая? — замечает Талип. — Она же один с пацаном живет…

— Не знаю, не знаю, — вздыхает Димка, — в том-то и дело, Славка свое горе хранит для себя.

— Должен же быть у человека женщина, который закроет ему глаза в последний час, — сердится Талип.

— Ну ты ведь знаешь нашего Славку? И она тоже хорошая женщина. Не жаловалась, не оправдывалась. Мы не хотели вмешиваться. Поначалу этой мысли и не было, не было этой мысли. Вот только Талип заикнулся: не переехать ли отсюда. «Хорошо, — сразу согласилась Тамара Васильевна: сына показать надо. Я ведь за него перед Славой в ответе». Вот так, дед… им и строим.

Димка отходит в сторонку. Тень от сруба ромбом лежит на слинялой траве.

— По русскому обычаю, — кричит Славка, — ставят любимую женщину, и в ее тень кладут первый венец.

— А что, Славка, может, пригласим Тамару Васильевну?

— Дело говорит дед, — поддерживает Димка. — Как это нам раньше в голову не стукнуло.

— Что это вы вдруг? Мне почему-то трудно от слов таких. Ты ведь никогда, дед, об этом… не подначивал.

Славка хочет уйти. Талип удерживает его за плечо. Вынимает из бумажника фотографию и подает Славке.

Славка берет ее и, не разбирая дороги, уходит к ручью.

Юрьев сидел за большим полированным столом и читал бумаги. Короткая стрижка еще больше подчеркивала его узкий высокий лоб с клинообразными залысинами.

Я подошел к столу и увидел в полировке себя и большую люстру. Он поднял тонкое исхудавшее лицо с холодными серыми глазами и побарабанил пальцами по настольному календарю. Новая манера появилась у шефа, отметил я. Раньше, бывало, выйдет из-за стола, поздоровается, улыбнется. Спросит, как дела или что-то в этом роде. А то прямо с порога начнет разнос. Теперь же молчит, даже сесть не предлагает. Берусь за спинку стула, отодвигаю.

— У меня к тебе серьезное дело, — говорит Юрьев и поднимается из-за стола. Ростом мы одинаковы, но он кажется выше.

— Ты ведь имел дело с тяжелыми поездами?

— Да, но не только я.

— Я тебя спрашиваю. Нужно провести тяжеловесы от Магадана. Считаю целесообразным поручить это дело тебе.

— Но ведь строго запрещено водить тяжеловесы по магаданской трассе.

— Решения на то и существуют, чтобы их обходить, — шутит без улыбки Юрьев. И разглядывает собственные руки, тонкие, цепкие пальцы. Одет он в безукоризненно сшитый костюм, неяркую рубашку. — Пойми, без котельной и трансформаторов нам не жить. Можно выбрать более легкий путь: реконструировать дорогу, расширить ее, сделать разъезды, съезды, построить мосты. Но на это, сам понимаешь, уйдет год-два.

— Значит, идете на риск?

— Иду. Но смотри, Дюжев, если провалишь, оборвешь хоть один мост — не сносить тебе головы! — Юрьев нервно дернулся.

Что тут было непонятного: завалишь негабарит — перекроешь единственную трассу, а это все равно что горло перехватить.

— Ну, все, иди, — сказал устало Юрьев, — желаю удачи.

…Стоял холодный январский день. Лес молчаливо подступал к самым домам. Сушины с обломленными макушками торчали над подлеском листвяка, словно старики-странники с непокрытыми головами. Я свернул с наезженной дороги и узеньким протоптанным в снегу коридорчиком стал добираться к своему дому. На крыльце меня поджидал Василий Андреевич Поярков.

— Слышу кто-то скрипит, а из-за сугроба не разберу. А я к тебе, Антон.

— Ну, и отлично, заходи.

— Ты понимаешь, дело у меня такое…

— А без дела так уж и вовсе нельзя? Чайку пошвыркать, разговоры поразговаривать.