Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя

В последний раз, когда мы были в Москве, я забежал на Красную Пресню к Андрею Егоровичу Бурлаку — нашему бывшему начальнику. Я уж его не видал, считай, лет двадцать, а то и более. Открыл сам.

— Ба! — сказал он и отступил на шаг. — Постой, постой, не сказывайся. Старуха, ты погляди, кто к нам пришел?! Чувствую — свой, а вот сразу сказать не могу, — и сверлит меня глазом.

— Иркутянин, это точно… Да-а, Антон же! Сколько буду жить, столько и буду помнить иркутян. Это моя любимая стройка. Да, да ты же знаешь, я не подхалим. Нет, Антон, на пенсии жизни нет и нет, и не верь никому, ее никогда и не будет. Одиноко, сиротски одиноко. С некоторой минуты начинаешь терять свой возраст. Ты знаешь, — голос Андрея Егоровича окреп, — благо, благо умереть прямо на генеральной планерке, Антошка, да на основных сооружениях… Вот ведь как. Все есть, Антошка, золотые звезды, но нету моих милых товарищей, боевых друзей. Прости, дорогой, у нас раньше так не делали, не плакались перед гостем, а самовар ставили, — спохватился Андрей Егорыч. — Вот в прошлом сезоне пустился я в путь, побывал на стройках, как бы тебе сказать — вроде круг почета совершил. И доволен, и расстроен. Тебе чаю или чего покрепче? Мы теперь часто вспоминаем прошлое со старухой. Теперь она меня не грызет — поняла, что каждому овощу свое время. Помнишь, как «водопроводчики» разыгрывали, — Андрей Егорыч шлепнул меня по коленке.

На Иркутской ГЭС мы жили с Андреем Егоровичем по соседству. Бывало, в воскресенье возвращаемся с работы, он перед домом шепчет:

— Сейчас я тебе позвоню. — Только успел переступить порог — звонок.

— Что-то кран барахлит опять, пошлите-ка слесаря.

Беру ключ, Андрей Егорович уже на пороге в пижаме. Дверь придерживает. Похожу, покручу краники, постучу по трубам, в колодец загляну для вида.

— Все, — скажу, — в порядке. Клапан запал.

— Вечно у вас западает, — ворчит его жена.

— Вот назначу тебя директором подсобных предприятий, посмотрим, как у тебя не будет западать, — вступается за меня Андрей Егорович и идет проводить. Выйдем в коридорчик, он прикроет дверь да еще для верности шваброй подопрет. Я уже знаю: крышку от сундука поддерживаю, пока он достает бутылку и закуски. Потом уж присядем тут же на этот окованный сундук (вот он, этот сундук, и сейчас стоит, как тогда стоял). Как только забулькает в стакане, жена его в дверь стучит: «Это вы что там надумали, откройте сейчас же…»

— Лучше не открывать, Антошка, — скажет Андрей Егорович. — Ну, будем, чтобы клапан не западал… Ты, старуха, сиди смирно. Вот же как получается: областное начальство не пьет, с подчиненными не рекомендуется, да я и сам не охотник. А вот с соседом — другое дело. Ну вот и давай выпьем по сотке. — Андрей Егорович наливал и, продолжал: — Моя старуха как опара: поначалу вспучится, а укиснет — осядет, перебродить ей надо.

Другой раз и Анастасия Федоровна с нами: «Ох, — скажет, — не легкая должность быть женой начальника». И начнутся рассказы о комсомоле, теплушках тридцатых годов…

— Вот я и спрашиваю, — скажет Андрей Егорович и сам ответит: — Если ты приобщился к гидростроению, то уж по гроб жизни профессии не изменяй. И служи не лицу, а идее, обществу. Это самый верный компас. Наша профессия самая беспокойная. Ты, Антошка, учти — человеку нужна активная деятельность до самого его последнего часа, вздоха…

Дождь перестал. Над землей курчавился дымок, отрывался и таял. Земля и деревья набухали. Перебрала влаги и отяжелела желтая трава: развалилась, обнажая стебли, белые у основания.

Я вспомнил наказ Андрея, но не стал супничать, а вслед за Андреем, как договорились, к ребятам в Нахаловку. По колее стекала мутная вода. Нахаловка жила своей торопливой, неуемной жизнью. С подветренной стороны горы один к другому жались домишки, вытягиваясь в длинную, как кишка, улицу.

Ближе к ручью увидел я начатый балок. Талип тесал бревно.

— Здорово!

— Здорово!

— Никак, жениться собрался? Стройку грабишь, растаскиваешь материал.

Славка услышал, выглянул из-за сруба.

— Привет!

Подошел Димка. Штаны на ходу поправляет.

— Что, Димка, не держатся после Ромашкиной планерки?

— Да не Ромашкина планерка, а Димкина — так дело обернулось, — комментирует Славка.

Садимся рядышком на бревно, закуриваем.

— Что это вы надумали? Какой-то балок приплюснутый…

— Храм любви строим, дед, — ответил Димка.

— Материал мало, почти совсем нет, — жалуется Талип.

— Нахалы!

— Зачем же так — веление жизни, — и Димка берется за топор. — Говоришь, обворовываем государство? А, можно сказать, — для его же пользы.