Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя

— Успеем с трубами, пока продолбят лед?

— Еще бы пару пушек, — отвечают сварщики Николая Зотова. Это значит — сварочных аппаратов.

Осип Владимирович дает команду. Вскоре подтягивают еще один сварочный аппарат, но он задыхается, не тянет на морозе. Славка снимает с себя брезентовую робу и закутывает мотор. Сам остается в ватнике.

Кабели стоят колом, ломаются. Парни осторожно, как хрустальную нить, переносят их к очередному стыку.

Змеей ползет на гору черная плеть труб — в поселок, к котельной. С рассветом костры бледнеют, но солярка в бочке по-прежнему блестит антрацитом. Ее берут лопатами и бросают в костер. Подвозят и подвозят утеплитель. Его буквально расхватывают.

— Спокойно, спокойно, не вали как попало!

Десятки рук обволакивают трубы. Осталось уже немного, вот последние сто метров…

Еще сильнее ветер подул, сразу потемнело. Мутная заметь бьется серыми крыльями в лучах прожекторов, ставших вдруг узкими.

По цепи пронеслось: механизаторы готовы запустить насосы! Наваливаются на последние метры, и уже больше никто не уходит греться…

…На косогоре, словно споткнувшись, останавливаются большегрузные самосвалы. В карьерах экскаваторы подняли рукояти да так и остались словно с поднятыми кулаками. Мороз схватил и зацементировал смазку. Металл не выдюжил, сдал… А люди нет. Трубопровод ожил! В алюминиевых общежитиях-вагонах, что стоят, будто резервный поезд, захлопали двери. Бегают в гости, поздравляют друг друга.

Действительно, радость победы на всех одна.

Планерку проводил Ромашкин. Так случилось — высокое начальство было в разъездах. И Ромашкин был рад случаю — кое-кого следовало одернуть и поставить на место.

Он произнес цветистую вступительную речь и, как ему казалось, поднял весьма значительные вопросы. Слушали общие фразы без интереса, ждали, как обычно, «второго действия».

Как и ожидалось, Ромашкин без передышки приступил к очередному разносу. Сначала принялся за механиков, разнес ремонтную службу в пух и прах. А все из-за этой черной «Волги». Все шишки посыпались на Пояркова. Василий Андреевич поначалу не понял своей вины, но все равно было неловко, он прятал глаза и все ниже опускал голову. Он всегда терялся перед неприкрытой наглостью и не сразу овладевал собой. Ромашкин упрекнул, что, дескать, некоторые не за свое дело берутся. Да он же не набивался в механики, наоборот, всячески отказывался!

Получилось так: пока поджидали новую партию машин, шоферы находились «на подхвате», толкались, собирались по углам и травили анекдоты. Поярков, не привыкший бездельничать, конфузился этого положения. Тогда и стал он помогать на ремонте — то поможет гайки крутить, то сходит в мастерские, договорится, какой заказ выполнять в первую очередь, а с каким можно и подождать. Его признавали за старшего, советовались, а он в том не отказывал, наоборот, возьмет да и сам сделает — опыта и мастерства ему не занимать. Старик любил порядок и справедливость.

И вот как-то пригласили Василия Андреевича в контору и предложили поработать механиком.

— Ну какой из меня механик, — отговаривался Поярков, — и образования-то — на двоих с братом букварь искурили…

— Да пойми ты, дядя Вася, выручить надо, временно ведь, придут машины — отпустим!

— Так-то разве…

И надо сказать, что работа у него шла неплохо. Только уж больно хлопотно. Одно дело помогать, другое — при должности быть. Будто делаешь одно и то же, а нет, далеко не одно. Василий Андреевич даже аппетит потерял.

А тут, как назло, подвернулась эта черная «Волга». И где только эту рухлядь откопали? Только и славы, что черная «Волга»! Добыли ее взамен той, которую шофер Ромашкина по пьянке вдрызг расхлестал. А теперь все вертятся вокруг этой развалины, как около капризной невесты. И чего только не заменили в ней! Ну все, вплоть до облицовки и крыльев. Наконец отполировали, отлакировали, устлали коврами, вручили.

Ромашкин ходит по территории, а «Волга» по пятам ползает. Ну, кажись, подобрал шофера по вкусу, до этого за год с десяток парней сменил. И рейсовых сажали. Сам лично подбирает шоферов на свою машину Роман Ксенофонтович, никому не доверяет. «Шофер — это тот же член семьи начальника» — так говорит Ромашкин. Некоторые уж чересчур становились «членами» — такое тоже не нравилось, вот и менял, как галстуки. А тут, видно, подвернулся что надо, видно птицу по полету, гонору куда там! И манеры начальственные сразу же перенял у Ромашкина. Подкатил позавчера, поманил из машины пальцем. Поярков приостановился. «Слушай, механик, посмотри, что у меня — глушитель болтается или подвеска гремит?» — «Хорошо, — ответил Поярков, — закончим прицеп — посмотрим, подождите немного», «Волга» круто развернулась, только ее и видели! А через десять минут старший механик стоял у Ромашкина на ковре… И потянулась цепочка. Старший механик — дежурного. «Да не кричите вы, не оглох еще, слышу, — отвечал Поярков, — сами же приказали лесовозы делать в первую очередь — пароход ведь простаивает на рейде…»