Иван Свистунов - Все равно будет май

— Держи штаны!

— Закажи гроб!

Тулумбай-бей не спешил, не зарывался. Понимал: в таких заключительных схватках с добровольцем из публики всегда есть некоторая доля риска. А вдруг недруг-профессионал, оказавшийся в городе, выйдет из публики! Такие казусы случались. Но сегодня неожиданности не будет. Сразу видно: на арену вылезла неотесанная деревенщина в подштанниках, по глупости и жадности позарившаяся на сторублевку. Дирекция цирка на ветер денег не бросает. Минуты две-три он поманежит вахлака и потом положит, как младенца, на лопатки.

Но произошло непредвиденное. Улучив момент, самоучка обхватил длиннющими, как у гориллы, ручищами бочкообразное туловище победителя чемпионата и приподнял его над ковром. Толстые колонны-ноги Тулумбай-бея беспомощно повисли в воздухе. Зрителям казалось, что борец-любитель просто держит своего противника на весу и даже не пытается повалить на ковер. Но с Тулумбай-беем стало твориться непонятное. Сперва он трепыхался, силился вырваться из железных объятий соперника, потом движения чемпиона стали ослабевать, зловеще побагровела короткая апоплексическая шея, он обмяк и притих. Без всякого труда борец-самоучка положил тестообразную тушу на лопатки, для верности придавив коленом его пухлую, горой вздымающуюся грудь.

Зрители повскакивали с мест: свистки, топот, выкрики, барабанный стук откидных сидений. На арену выбежал дядя Вася со сворой униформистов и борцов — участников чемпионата. Поднявшийся с ковра Тулумбай-бей с багрово-синим плачущим бабьим лицом бегал вокруг своего противника, махал кулачищами и на чистейшем волжском диалекте костил:

— Мужик! Хулиган! Не по правилам!

Но зрители, бушующим кольцом окружившие арену, сгрудившиеся в проходах, требовали:

— Гоните деньги!

— Жулье!

— Приз на бочку!

— Даешь сторублевку!

Как ни упиралась дирекция, сколько ни ссылался на правила и параграфы растерявшийся дядя Вася, все же пришлось оркестру сыграть бравурный марш и под улюлюканье и половецкие посвисты галерки отсчитать неожиданному победителю сто рублей как одну копеечку.

Этим победителем был Тимофей Жабров!

Случилось так, что свидетелем схватки на манеже оказалась молодая веселая вдовица из Стрелецкой слободы Василиса Кутейкина, по уличному прозвищу Бабец. Железная сила Тимофея Жаброва пронзила ее любвеобильное сердце. Не прошло и двух недель, как Тимофей Жабров на законном основании перебрался в домик вдовы.

Июль в тот год стоял душный, знойный. По ночам на город обрушивались ослепительные грозы с орудийными раскатами грома и шумными яростными ливнями. Днем же белесое солнце неподвижно висело в зените пустого опроставшегося неба. Прямые палящие лучи расплавленным чугуном проливались на лоснящиеся спины заройщиков. От мокрой глины поднималось тяжелое душное тепло.

С трудом ворочали заройщики облепленные вязкой глиной лопаты. Нагрузив очередную вагонетку и отправив ее наверх, к прессу, с облегчением разгибали потные спины, закручивали козьи ножки из кременчугской чумацкой свирепости махры, с опаской наблюдали за тем, как сопровождаемый оводами Чемберлен, понурив бесталанную голову, тянул вагонетку.

Основания для опасений были. После ночного дождя и без того расхлябанный рельсовый путь становился ненадежным, прогибался, и тяжелая вагонетка подергивалась и моталась из стороны в сторону, как эпилептик. Но пока все шло благополучно. Зубовный скрежет немазаной тележки удалялся, глуше становились поощрительные возгласы Алешки Хворостова:

Но давно известно: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь! На последнем повороте вагонетка качнулась, дернулась и остановилась. Стало тихо. Ни скрежета колес, ни Алешкиных возгласов. Чемберлен, опустив голову, покорно подставил оводам и мухам потертую спину. Погоныч, удрученный сознанием своей вины, беспомощно ходил вокруг забурившей вагонетки.

Ситуация ясней ясной. Но заройщики делали вид, что ничего не произошло. Уповали на чудо. Авось Алексей остановился по малой нужде. Или отстегнулась шлея. Или забурившая вагонетка сама каким-либо образом водворится на положенное ей место.

Прошло минут пять — и, в последний раз пыхнув, подавился движок. Девчата, работавшие у пресса, начали кричать и махать заройщикам косынками. Слов не разобрать, но и так все понятно. Петрович первым бросил в сторону окурок: