Иван Свистунов - Все равно будет май

Семен Карайбог, вспомнив свое рабочее детство, не утерпел, выскочил из трамвая и схватил милиционера за руку.

— За что бьешь мальца!

Бабенко дал несколько тревожных продолжительных свистков. Стали собираться любители уличных происшествий.

— Пройдемте, гражданин, в отделение. Там разберемся…

— Пойдем! — охотно согласился Карайбог, уверенный, что правда на его стороне. Но в отделении милиции все обернулось неожиданным образом. Разговор пошел уже не о парнишке, который, воспользовавшись суматохой, смылся, а о нападении гражданина Карайбога С. Г. на представителя власти при исполнении служебных обязанностей. Бабенко так складно доложил дежурному о совершенном на него нападении, продемонстрировал даже царапину на щеке. Неизвестно откуда появившиеся свидетели подтвердили справедливость его слов. Слушать оправдания Карайбога никто не стал. Дежурный быстро составил положенный в таких случаях протокол. Назревало уголовное дело.

Семен Карайбог пустился в поиски правды. Писал заявления, добивался приема у разных начальников, сочинил даже заметку в городскую газету о рукоприкладстве Бабенко. Заметку газета не опубликовала, начальники верили протоколу, свидетелям и пострадавшему на посту Бабенко. Дело Семена Карайбога передали в суд.

В эти дни коварный удар в спину нанесла и Фенька-Вред. Супруг, лишившийся хорошей должности, и угодивший под суд, потерял для нее всякий интерес. Зато Бабенко, оказавшийся холостяком, пленил Феньку плотной осанистой фигурой, сизоватым румянцем тугих щек и светлым холодом строгих глаз. Не дожидаясь суда, забыв, что еще совсем недавно она лихо распевала частушку:

Фенька-Вред переметнулась к Бабенко.

Народный суд, рассматривавший дело гражданина Карайбога С. Г., опираясь на показания свидетелей и потерпевшего, приговорил его к двум годам принудработ. И повезли Семена за Москву, под город Дмитров, где в те времена рыли канал Волга — Москва.

Второе возвращение Семена Карайбога в родные места после отбытия наказания не было столь лучезарным, как первое. О военизированной охране теперь не приходилось и думать. Помыкавшись в поисках работы — нигде не хотели брать бывшего заключенного, — Семен плюнул на все и пошел на кирпичный завод в заройщики.

Такой поворот фортуны озлобил и без того вспыльчивого Семена. Чувство незаслуженной обиды грызло сердце. На худом лице Семена привычно утвердилось выражение ожесточенности. Тогда-то и прилипло к нему прозвище Сема-Душагорит.

Прямой противоположностью Семену Карайбогу был Назар Шугаев. Если Семен не выбирал выражения и с его шершавых обветренных губ всегда готово было сорваться ядреное, ни в какие словари не входящее словцо, то Назар отличался миролюбием и молчаливостью. Не было случая, чтобы он сказал кому-нибудь обидное, ввязался в спор или ссору. В характере его была врожденная деликатность и наивная, почти детская застенчивость — качества весьма необычные на зарое. Когда Семен Карайбог принимался изрыгать хулу, Назар только морщился и неодобрительно покачивал головой. Явись на зарой директор завода и объяви, что с завтрашнего дня для выполнения пятилетки в четыре года заройщики будут получать не по тридцати рублей в месяц, как сейчас, а только по пятнадцати и работать придется все двенадцать часов, и тогда бы Назар не возмутился, не запротестовал:

— Раз надо, значит, надо!

Под стать характеру была и его незаметная, ничем не примечательная внешность: курносенький, скуластенький, с лицом несколько побитым оспой и слегка косящими детскими глазами.

Биографии двух остальных заройщиков, Сергея Полуярова и Алексея Хворостова, не содержали еще ничего примечательного, достойного внимания. Разные дороги привели их на зарой. Сергей Полуяров, потеряв родных во время голода в Поволжье, попал в городской детский дом в Приютском переулке. По окончании семилетки его вызвали в райком комсомола:

— Знаешь, какое строительство намечено в нашем городе в годы пятилетки?

— Знаю.

— Понимаешь, сколько кирпича потребуется?

— Понимаю.

— Вот и хорошо. Получай путевку и отправляйся на кирпичный завод.

Получил. Пришел. И попал на зарой.

Алексей Хворостов вырос в селе Троицком в семье колхозного кузнеца. По окончании сельской школы, как многие другие деревенские парни и девчата в ту пору, подался в город. И тоже оказался на зарое кирпичного завода. Как деревенского жителя, его сразу же приставили к мерину Чемберлену. Семен Карайбог благословил: