Иван Свистунов - Все равно будет май

— Прощай!

Стрелковый полк, в который попал Сергей Полуяров, был расквартирован в Москве, почти в самом центре столицы, на Садовом кольце, в старых, еще с царских времен сохранившихся, казармах. На целый квартал тянулась желтая глухая кирпичная стена, за которой и казармы, и учебный плац, и спортивный городок… По Садовой неслись автобусы, машины, спешили пешеходы, а за казарменной стеной шла своя размеренная, на годы вперед рассчитанная армейская жизнь.

В первые месяцы военная служба показалась Сергею трудной, порой почти невыносимой. Из привольной жизни зароя он попал в обороты большой, хорошо налаженной и строгой машины. Весь день, с утра до вечера: «Подъем!», «Становись!», «По порядку номеров рассчитайсь!», «Шагом марш!».

Сжатый, как патрон в обойме, распорядком армейской жизни, Сергей со дня на день откладывал письмо Настеньке. Завтра напишу, послезавтра… «Когда дадут первое увольнение в город, тогда и напишу». «Когда сфотографируюсь в красноармейской форме, сразу пошлю». «Вот когда…»

А дни шли, как вагонетки, до отказа нагруженные занятиями, упражнениями, нарядами, дежурствами…

Было еще одно обстоятельство, сыгравшее не последнюю роль в молчании Сергея. Во взводе ребята подобрались бойкие, разбитные, острые на язык. И получилось, что излюбленной темой для насмешек и упражнений в остроумии стали те бойцы взвода, которые до ухода в армию успели обзавестись залетками, невестами, а то и женами. Робкие надежды таких бойцов, что их на родине помнят и ждут любящие женские сердца, встречались дружными язвительными шутками и далеко идущими соображениями и предположениями.

— Как бы не так! Девчата там не теряются. Ты ей письма каждый день пишешь, приветы и бессчетные поцелуи шлешь, а она хвост трубой и бежит на танцульки, а то и похуже.

А сколько рассказывалось анекдотов, баек, побасенок и разных правдивых и достоверных житейских историй о женском коварстве и непостоянстве! Хотя Сергей Полуяров был убежден, что подобные скабрезные истории совершенно не относятся к Настеньке, все же порой задумывался: а вдруг? Все чаще приходили сомнения. Тебя тут с утра до вечера гоняют, как сидорову козу, а она, возможно, ходит как ни в чем не бывало по вечерам в клуб строителей, в кино, в ДКА… Конечно, находятся и провожатые. Ты чистишь здесь картошку на кухне или драишь пол в казарме, а она с каким-нибудь Жориком идет по Золотой улице, и стучат по старым ночным камням ее каблучки. Может быть, и целуется у калитки, как целовалась с ним.

От таких мыслей в душе Сергея Полуярова поднимались обида, досада, злость. Не будет он пока писать. Пусть и Настенька помучается, поволнуется, поплачет. Если действительно любит, то еще верней будет ждать. Время — лучшая проверка!

Шли месяцы. С каждым днем все дальше в прошлое уходил зарой, вагонетки с мокрой глиной, друзья-заройщики Алешка, Сема, Петрович, Назар. Все дальше, как в туман, уходила в прошлое наивная простенькая девчонка с кирпичного завода со своей смешной, давно вышедшей из моды песенкой:

Так прошел первый год службы. Теперь писать Настеньке было просто неудобно. Молчал, молчал, и вдруг — здравствуйте! Верно, и она уже забыла его. Забыла вечера на Золотой улице, луну над кленами, поцелуи у калитки.

А после Нового года появилась Нонна.

В одно из воскресений января красноармеец Сергей Полуяров, уволенный в городской отпуск до 21.00, поехал в Третьяковскую галерею. Стыдно сказать, прожил в Москве больше года, а в Третьяковке еще не был. Чинно и благородно, как и положено военнослужащему, ходил стриженный под машинку круглоголовый высокий парень в чистом обмундировании и свирепо надраенных сапогах по залам галереи, удивляясь тому, что многие картины ему хорошо знакомы. Видел их на почтовых открытках, в «Огоньке», на страницах школьных хрестоматий: «Иван Грозный и сын его Иван», «Боярыня Морозова», «Утро стрелецкой казни», «Утро в сосновом лесу»…

У одной картины Левитана (март, синеватый снег, небо в предчувствиях весны) Сергей заметил высокую тоненькую девушку, черноглазую, пышноволосую, с выпуклым матовым лбом, в темном платье. Поразило грустно-внимательное выражение лица, с каким девушка смотрела на картину.

Почувствовав на себе взгляд, девушка обернулась. Таких глаз Сергею еще не доводилось видеть: темные, большие и, как ему тогда показалось, печальные. Глядя в такие открытые глаза, сразу можно догадаться: хороший ли перед тобой человек, правду ли он говорит.