Николай Богданов - Вечера на укомовских столах

— Караул! Ратуйте! Медведь!

Какие там медведи? Чуем, терзают нас какие-то политические противники.

— Вот вам за красный съезд!

— Бей докрасна, кто чужое ест!

Дают тумаки, бьют и приговаривают.

Вначале мы растерялись, а потом, как раздался крик «наших бьют», поднялись, как от трубного гласа, все еремшинцы — слесари, токари, паяльщики, молотобойцы, бородатые кучера и даже старина Савва Исаич с полатей сиганул.

Уж если еремшинец, воспитанный с детства на товариществе, заслышит «наших бьют», он на такой призыв не только с полатей, с того света явится.

Высыпали мы из тесной избы на широкую улицу и при лунном сиянии увидели странную картину. Куда ни глянь — всюду, как привидения, еремшинцы, выскочившие в нижнем белье, схватились с неизвестными в шинелях и полушубках.

Не ожидая отпора, смешались неизвестные бандиты. Попробовав еремшинских железных кулаков, схватились за оружие. Но выстрелы только разъярили драку. Как ухватят бородачи-кучера такого нахала за руки, за ноги, раскачают да о бревенчатую избу со всего маха кинут. И лежит потрясенный бандит безучастно. Где уж драться, слово-то бранное и то произнести не может, молчит, только звездам подмигивает.

Окончилось ужасное побоище к утру. Изрядно помятых бандитов перевязали еремшинским способом, как буянов: посовали в мешки, под шеями бечевками завязали так, что торчат одни головы — усатые, бородатые, лысоватые, чубатые — и вращают глазами.

— Ну, чьи вы, откуда свалились, гости незваные? — спрашиваем их.

— Это вы таковы, мы-то званые! — очухавшись, отвечают бандиты. — Для нас были бани топлены, медовухи варены. А вы раньше нашего заявились. Нахально! Чужой пар выпарили, чужую брагу выпили. Вот мы и били вас.

— Интересное дело, — догадывается наш руководитель Сергей Ермаков, как же это вы так, товарищи навринцы, готовили пир для банды, а угостили красную молодежь? За кого же вы, за красных или за белых?

Молчат навринские старики, глаза в густых бровях прячут лукаво. Дипломаты!

— Знаю я их, навринцев, — вступается Савва Исаич, — двойственный народ. Они еще и при старом режиме двум богам молились. И святым угодникам в церкви свечки ставили к образам, и нечистым лешим в лесу корки хлеба на пеньки клали.

— А как же, — смиренно оправдываются навринские старики, — живем на краю лесов муромских, исстари привыкли и власть почитать и ублажать разбойничков.

— Да ведь это же не разбойники, а бандиты!

— Известно. Благодарствуем за избавленьице!

— Избавленьице… Вы-то избавились. А вот нам-то каково — кому руку прострелили, кому ногу, у кого глаз подбит, у кого нос на сторону… Как же теперь на съезд нам явиться? — ругается Ермаков, прикладывая к синяку под глазом медные пятаки и пряжки.

— То-то и оно, — соглашаются навринцы, — сильна была банда, нешто бы мы своими силами с ней управились? Спасибочко вам, выручили. Только уж не выпускайте их на волю — как доедете до Оки, так в полынью да и под лед. Мешков не жалейте.

Оказывается, в ночной стычке одолели мы банду знаменитого Медведя, царского офицера Медведева, не признавшего Советскую власть. Набрал он всяких отщепенцев и бесчинствовал в здешних лесных местах. Облагал окрестные села и деревни данью. Обязывал по очереди кормить, поить, угощать хмельным, парить в банях. Непокорные села на дым пускал.

Вот почему и пахло в Навре жареным. Вот отчего и девчат молодых не было, всех невест в ожидании банды навринцы по другим деревням отправили.

— Ай, ловко они нашим заездом воспользовались! Ахти мне, — причитал Савва Исаич, разглядывая шубу, порванную пополам, шапку, в навоз втоптанную. — В чужой драке всю одежу спортил! Что я старухе скажу?

Ему-то еще ничего. Еремшинские ребята огорчились куда больше. Докторского сына у них тяжко ранили. Не повезло интеллигенту: получил сразу две пули в живот.

Лежал в санях, накрытый тулупом, и извинялся:

— Вы простите меня, товарищи. Все настроение вам испортил. Досадная случайность. Не расстраивайтесь, пожалуйста, подумаешь, что значит один совещательный голос… обойдетесь…

Но эти слова еще больше терзали ребят.

— Потерпи до Елатьмы. Довезем, а там у тебя дядя доктор, вылечит.

Всю дорогу сани от толчков берегли. И на руках внесли в приемный покой. Там всем потерпевшим раны, царапины перевязали, и они явились на съезд, как с войны.

Елатьма нас встретила с почетом. А как же — впереди летела слава победители Медведя. С ним уездные власти всеми вооруженными силами справиться не могли, а мы его, как кота в мешке…