Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

— Филиппом тебя звать? — присоединился Савельич. — Ага, Филипп Власович, обскажи, обскажи про житьишко свое! Про коммуну.

Влас чуточку потемнел. Савельич заметил это и, ярче и шире рассыпая улыбки, повторил:

— Про коммуну свою расскажи, паренек!

Филька застеснялся и, чтобы скрыть свое смущенье, по-взрослому хмуро и грубовато стал отнекиваться:

— Да я, рази, умею рассказывать? Я как расскажу?

— А ты попросту, попросту, Филипп Власыч! — весело подтолкнул его старик. — Об чем знаешь, об том и сыпь!

Филька знал о многом, а рассказывать не умел. Но, подстрекаемый Савельичем, руководимый его ловко поставленными вопросами, он разговорился, стал выкладывать про жизнь в Суходолье, про коммуну и про свои маленькие дела и обязанности. И вот пред Власом и стариком развернулись по клочкам и отрывкам филькиного повествования многосложная, новая и неровная жизнь коммуны «Победа коммунизма». Филька увлекся и, раскрасневшись и поблескивая глазами, припоминал, как коммунары дружно выходили в поле, как весело бывало в столовой, как поправился отощавший на бескормице скот, как гудел трактор и неслись над полями песни. Филька размахивал руками, горячился. Он особенно стал горячиться, когда рассказывал о пожарах, о рухнувшем мосте, о мелких и крупных пакостях, которые кто-то подстраивал коммуне.

А пока Филька разгорался, к власовой койке понемногу стянулся народ. Мужикам, рабочим удивительно было увидать в своем бараке бойкого мальчика, который о чем-то рассказывал, и они потянулись послушать его.

Влас слушал сынишку молча, с опущенными глазами. Он уже многое из того, о чем сейчас говорил Филька, знал раньше. Но слушая теперь об этом еще раз, он по-новому переживал услышанное. А Савельич исподтишка поглядывал на него и незаметно ухмылялся. Сам Савельич так и сиял от Филькиных рассказов. У Савельича копилось добродушное лукавство, и в том, как доходили слова мальчика до Медведева, он черпал силу для какой-то затаенной мысли.

Почувствовав, что его слушают, Филька старался. Ему захотелось щегольнуть собою, и он начал хвастаться:

— Мы с Васильем на поле с песнями ездиим... Я коло машин. На коне верхом. Махом езжу. Какие там болтики, железные разные штуки, я все вожу. Я скоро, может, на курсы попаду. В трактористы. Меня коммуна командирует...

— Ты, выходит, персона цельная! — засмеялся кто-то.

Филька оглянулся на засмеявшегося, чуточку смешался, но бодро оправился:

— В коммуне... — раздельно пояснил он. — В коммуне хорошо. Тамока нас, ребят, учить всех скрозь будут.

— Вот! — вмешался Савельич и распушил от удовольствия бороду. — Вот язвенские какие нонче ребятишки пошли! Ну так от своего ума все начистую шпарит, да и только! Слышь, Медведев?

Влас гнал радостную и довольную усмешку, но не мог согнать ее, и она светилась на его лице.

И во второй раз, но теперь уже сильнее нежели тогда, когда прощался с ним тракторист Николай Петрович, укололся острой тоской Влас, отправляя Фильку домой. Главное дело, обидно было, что Филька ясным солнцем сиял, предвкушая скорое прибытие в родное Суходолье. И нисколько, повидимому, не жалел, что оставляет в городе отца. А в отце разбужено было теплое и горделивое чувство и хотелось ему покрасоваться пред товарищами, пред соседями и сожителями парнишкой своим. И он уже в самую последнюю минуту, когда надо было отправляться в дом крестьянина, где Фильку дожидались попутные, предложил сынишке:

— А ты оставайся здесь. Живи со мной.

Филька испуганно взглянул на отца. Глаза парнишки обожгли Власа. И он поторопился успокоить его:

— Ну, ладно, ладно, езжай!

После отъезда Фильки во власовом углу в бараке и во власовой жизни стало как-то пусто. В первый день, когда вернувшись с работы, он не нашел на койке сынишку, Влас даже обеспокоился. Но поймал себя и криво сам себе усмехнулся. «Да ведь он уехал!» А тут еще Савельич подвернулся и разбередил рану:

— Покатил твой герой! К дому, пожалуй, теперь подъезжает, к пирогам к мамкиным.

Влас поглядел на старика хмуро и растерянно и ничего не ответил.

В другой раз кто-то из сожителей вспомнил Фильку и ласково пожалел, что нет разговорчивого и смышленого мальца. И тут Влас тоже промолчал. Потом горечи прибавил тот же Савельич, весело рассказав Власу, что в групкоме удостоверились теперь окончательно в благонадежности Власа.

— Обсказали ребята про твоего Филиппа Власыча, про рассказы его, и выходишь ты чистым, как стеклышко! Достоверным свидетелем сынишка тебе пришелся.