Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

Зинаида рывком сбросила с себя одеяло и села. Обнаженное плечо ее розовато сверкнуло при свете керосиновой лампы.

— Дураки болтают! — гневно посмотрела она на мать. — Дураки болтают, а ты слушаешь!

— А как же не слушать, коли люди говорят. На чужой роток, как говорится, не накинешь платок. Я мать. Мне разве сладко это слушать. И еще про Миколая Петровича, про тракториста...

— Ну, ладно! — совсем рассердилась Зинаида и, отвернувшись от матери, стала плотно закутываться в одеяло. — Ладно! Мне спать нужно, а ты со всякой всячиной лезешь.

Мать поднялась и отошла от Зинаиды, огорченно и тоскливо проговорив:

— Вот, видать, правда-то колет тебе глаза... Осподи! что же это такое будет?!

Зинаида притворилась спящей и молчала.

Зинаидина жизнь дошла в эту дружную весну до какого-то поворота. Текла она легко и молодо, и был день полон легкими и веселыми заботами, и были ночи насыщены здоровым и крепким сном, сладко тревожимым незапоминающимися на утро сновидениями. Были сверстники и подруги, с которыми привычно и незаметно протекали весны, опаляющие страдные дни и тихие, белые и вьюжные зимы. С ними день был похож на вчерашний, и можно было, зажмурив вечером глаза, ясно-ясно представить себе завтрашнее утро.

Но ровное и легкое течение зинаидиных дней натолкнулось на новое и, как ей казалось, неожиданное. На узенькой тропочке ее восемнадцати лет встал и заставил ее остановиться и задуматься другой человек.

Заглядывались на Зинаиду многие. Она не была хуже других девушек. У нее задорно поблескивали глаза. Одуряющая свежесть лежала на ее щеках. Возле маленьких, с полупрозрачными раковинами ушей вились, выбиваясь из-под красной косыночки, темнорусые завитки. Ее голос был упруг и певуч. Ее песни были пронизаны теплотою и радостной бездумностью. И смеялась она заразительно, свежо и лукаво. На нее нельзя было не заглядеться. И понятно, что тракторист Николай Петрович, пришлый городской человек, отметил ее сразу. И сразу же попытался стать к ней и с ней поближе. Он в первые встречи с ней повел себя немного вольно, непривычно для Зинаиды. Схватил ее за руку, потянул к себе, обливая задором поблескивающих, смеющихся глаз. Украдкой потрепал по спине. Но Зинаида упруго выскользнула, нахмурила брови и взглянула исподлобья:

— Не балуй! Постыдился бы! А еще городской!

И он вспыхнул, почувствовал легкий стыд. А потом повел себя осторожнее и обдуманней.

Встречи их были редки. На весенние деревенские молодежные гульбища после работы на полянку Николай Петрович выходил редко, а где же в ином месте в крестьянском обиходе могли встречаться молодые парни и девушки? На работе было недосужно переглядываться да перекидываться словами с Зинаидой. Только на редких комсомольских собраниях и удавалось, подсев к Зинаиде, сказать ей пару слов. И то украдкой, потому что организация была малочисленная, и на собрания приходило семь-восемь человек, не больше. И все там было на виду, под перестрелкой молодых, все примечающих глаз. В редкие встречи Николай Петрович, расценив Зинаиду по ее отпору по-иному, по-новому, успевал перекинуться с нею только незначительными и сдержанными словами, старясь вложить в простой и несложный смысл этих слов какую-то мягкую и волнующую задушевность.

Зинаида с девичьим лукавством подметила сразу настроение тракториста. Она безошибочно поняла, что нравится ему, и с грубоватым кокетством делала вид, что ничего не замечает, ни о чем не догадывается. А сама впитывала в себя каждое слово, каждое движение Николая Петровича.

Однажды он сумел подкараулить ее за гумнами, когда никого вокруг не было. Обрадованно подошел он к ней, оглянулся и, усмехаясь немного виновато и неловко, сказал:

— Я тебя, Медведева, все время ловлю...

— Меня что ловить? — настороженно возразила Зинаида. — Я не зверь какой.

В глазах у нее быстролетно сверкнули искорки сдержанного, потаенного смеха.

— Да вот поговорить охота, а всегда кругом чужие. Мешают.

— Об чем говорить-то? — опустила глаза Зинаида и оглянулась вокруг.

Было это в самые первые дни весенних предчувствий. Земля еще не успела по-настоящему прогреться и отойти после тяжелых, сковывавших ее стуж. Воздух был зыбок и непрозрачен. Сухая прошлогодняя трава жестко и ломко шуршала под острым ветром. И только солнце было новое, не зимнее. Солнце горело над пустыми полями ярче и теплее, ярче, чем, вчера, чем недели назад. От этого солнца шло тепло и к Зинаиде, и к Николаю Петровичу. У Зинаиды от солнца (от солнца ли?) окрасились нежно и розово щеки. А глаза у тракториста сияли глубже и яснее.