Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

— Вот то-то и я говорю! — торжествующе тряхнул головою Василий. — Ну, ладно! Чего зря болтать. Давай-ка об деле. Уступаешь сено?

— Нет... Самим нужно.

— Да ведь у тебя лишка. Я знаю. Я объездил, доглядел. Целый зародище у тебя в дальней релке непочатый стоит. Куды тебе? Скота у тебя немного. Ты его на мясо же забил. На продажу... Не жадничай, Галкин!

— Мы не жадничам! — визгливо закричала хозяйка, — мы не жадные! Мы не хапаем чужого... А уж своего, кровного, не отдадим!

— За деньги, ведь, берем. Не задарма!

— Нет! Не дадим!

— Не продам! — Галкин впился злобным и опаляющим взглядом в Василия. Василий сощурился, нахлобучил старый картуз на голову и сплюнул:

— И как вас таких в середняках пишут!? Форменные кулаки вы! Мироеды!

Разговор с Галкиным раздосадовал и разозлил Василия. Он сунулся в правление коммуны. Рассказал, пожаловался. И опять председатель, Степан Петрович, как уже было это однажды, твердо сказал:

— Силком не имеем права! Беззаконно!

— Да ведь они вредные! Они со зла не уступают!

— Все равно.

Тогда Василий сунулся в сельсовет. Два члена сельсовета поддержали Степана Петровича:

— Галкин середняк. Все, что с его полагается, выполняет. Захочет по соглашенью — отдаст сено, а не захочет, его воля. Законно!

— Ты, Василий, не мути! Камуна, она, конешно, камуна, ну, а кажный, если он, скажем, не кулак, имеет полное право своим добром командовать. Не мути зря!

Третий сельсоветчик почесал в голове и задумался. И, подумав немного, нерешительно заметил:

— Галкин, действительно, что напрасно говорить, в середняках идет. Не спорю. А неладно! С сеном-то у него выходит неладно! Спекулянт!

— Вот это самое и есть! — обрадовался Василий. — Спикулянт! Урвать хочет! Понимает, что до зарезу камуне сено требовается, вот он, понимаешь, и карежится!.. Товарищи сельсовет, неужто нельзя его тряхнуть?

— Нельзя! — сказали два сельсоветчика. А третий поглядел на них и промолчал.

Василий насупился. Он оглянулся кругом, оглядел стены. Увидел эти беленые стены, залепленные таблицами, портретами, плакатами. На плакатах ярко и сурово выведены были понятные и горячие слова и лозунги. И среди этих слов и лозунгов ярко и просто и понятно горело: «Уничтожим кулачество как класс!» И горело это во многих местах, на всех беленых стенах сельсовета.

— Вот! — озлился Василий, и лоб его покраснел. — Вот! Везде написано! Печатными буквами написано!.. А вы слюну распускаете. Изнистожить кулака!.. Как класс!..

— Как класс!.. — подтвердили оба сельсоветчика. — Это понять надобно. С умом. Как класс!.. Значит, с понятием. Если не числится в кулацком классе, значит изнистожать не полагается! Нельзя!

— А он душой-то кулак! — бурлил Василий. — Ты его в списках своих кулаком не записал, а он мурлом, душой да повадкой отчаянный и самовреднейший кулак!

— Не кричи! — сказали сельсоветчики, а председатель сельсовета в сердцах рванул к себе папку дел:

— Все тут установлено!.. Закон! Савецкий закон!.. Циркуляр!

— Ты мне чиркуляр не тычь! — вконец озлился Василий. — Чиркуляр твой, он бумажный! Ты мне суть дай! Дело!.. Галкин в середняках пишется, за его чиркуляр действует, а он мужик зловредный... Да гори он огнем, чиркуляр твой этакой-то!

— Не выражайся! — строго сказал председатель.

— Не выражайся! — поддержал председателя второй сельсоветчик. Третий откашлялся и примирительно заметил:

— Оно, Василий, не так-то, не этак-то просто... Оно, понимаешь, по предписанью. Сложно!..

Василий снова оглядел беленые стены, украшенные портретами, таблицами и плакатами, и тряхнул волосами:

— Сложно!.. будь оно проклято! — И вышел из сельсовета взъяренный и обеспокоенный.

Смятение и беспорядок унес он в мыслях своих. Все раньше казалось ему таким простым и понятным. Все просто и понятно выходило у него в голове вот и в этом деле с Галкиным. А столкнулся он с понимающими, знающими и поставленными у руководства людьми, — и все осложнилось, перестало быть простым и понятным.

Смятение и беспокойство нес в себе Василий, и рад был поделиться своими сомнениями с каждым встречным.

Но чем больше он толковал с людьми, тем запутанней становилось для него это ясное и несложное дело. По-разному относились слушатели к жалобам и рассказам Василия. Иные вместе с ним загорались уверенностью в его правоте, другие же толковали о законе, о порядке — вот так же, как Степан Петрович и сельсоветчики.

И ко всему этому приплеталось основное, самое главное: с кормами для скота было совсем не важно. Каждый лишний воз сена был ценен и нужен.