Геннадий Гор - Повести и рассказы (сборник)

— А что, если поверю?

Зеленые ее глаза вдруг стали синими.

— Глядя на тебя, — продолжала она, — можно поверить, что ты из Древней Греции. Но тебе, я вижу, не хочется быть древним греком. Я это почувствовала по выражению твоего лица.

— Ты угадала, — сказал я. — Злые языки говорят, что мой отец — древний александриец Ахилл Татий.

— Ты оригинально шутишь. Но знаешь ли ты что-нибудь о Древней Греции? Мой отец преподает историю в мужской гимназии. Смотри, он устроит тебе экзамен. А пока я не выяснила, кто ты на самом деле, пойдем погуляем по саду.

Оркестр играл какую-то медленную танцевальную мелодию.

— Кто же ты на самом деле? — спросила Тоня и, не добившись ответа, продолжала: — Я догадываюсь. В городе говорят что вы труппа лилипутов.

— А что такое лилипуты?

— Это уродцы-карлики, у которых остановился рост из-за какой-то коварной болезни.

Она громко рассмеялась:

— Не обижайся. Ты не уродец-лилипут, а мальчик. Она сделала паузу и сказала ласково:

— Отрок. Это древнее русское слово. Оно очень нравится мне. Ты строен и красив. Ты отрок, случайно попавший в труппу карликов. Для лилипута ты слишком строен и красив. К тому же ты, кажется, и фокусник? Признавайся!

— Фокусник и, может, даже волшебник.

— Покажи, пожалуйста, какой-нибудь фокус. Ну не заставляй себя просить.

Мы шли и обменивались шутками. А время бежало. И я рассказал Тоне о человеке, прыгавшем с камня на камень.

— Это смешно или ужасно? — спросила Тоня.

— И смешно и ужасно. Но он доволен.

— А где это происходит? — спросила Тоня. — В Южной Америке?

— Нет. Это происходит в двадцать втором веке.

— Но двадцать второй век еще не наступил. Сейчас только двадцатый.

— Не спорю. Двадцатый. Но я-то жил в двадцать втором.

— Этого не могло быть, — сказала Тоня.

— Могло, — возразил я.

— Ну вот видишь. Ты сам не уверен в том, о чем сейчас говоришь. Но мне так хотелось поверить в то, что ты из двадцать второго века.

— Почему?

— Потому что это невозможно.

— А ты все-таки поверь.

— Не могу.

— Почему?

— Не знаю. Я слишком взрослая, чтобы верить в сказки.

— А ты все-таки поверь. Я тебя очень прошу. Она посмотрела на меня, ища в выражении моего лица ответ на волновавшие ее чувства.

— Ты очень странный человек, — сказала она тихо, — очень странный. И это было бы понятно, если бы ты был лилипут, у которого вместе с ростом остановилось и сознание. Но ты не лилипут, не уродец-карлик. Ты отрок. Такие стройные отроки жили только в Древней Руси. Зачем же ты хочешь уверить меня, что ты из двадцать второго века?

— Потому что это истина. Один философ сказал про истину, что она начинает свою жизнь как парадокс, а заканчивает как трюизм. Это трюизм, но я действительно из двадцать второго века.

— А как ты попал сюда, к нам?

— Через дверь. Через дверь в прошлое.

— А что это за дверь? Где она?

— У нас, в двадцать втором веке. В нашей школе. Но мы пользуемся ею только на уроках истории. Историк забирает нас и ведет в тот исторический период. который значится в школьной программе. Недавно наш класс побывал у хана Батыя. На очереди — Иван Грозный, Карл Двенадцатый, Екатерина Вторая и премьер Великобритании Уинстон Черчилль.

— А кто такой этот Черчилль? Мы его не проходили.

— Будете проходить позже. Когда он станет премьером. А пока он еще не стал и не вошел в историю. У вас история намного короче. Но зато мы можем, если захотим, встретиться с любым историческим лицом.

— Это очень интересно.

— Да. Но наш учитель начинает заикаться от робости. И вступает в спор. А с таким, как Иван Грозный, в спор вступать довольно опасно. Как ты думаешь?

— Думаю, что ты прав.

Она рассмеялась:

— Ты заговорил меня, и я почти поверила в твою дверь и в то, что ты из двадцать второго века. Но это, к сожалению, невозможно.

— Я тебе докажу, что это возможно.

— Когда?

— Не сейчас. А когда будем возвращаться в свое столетие. Мы исчезнем — и навсегда.

— Навсегда? — спросила она.

— Да, навсегда. Так уж устроена школьная программа. То, что мы прошли, мы уже не повторяем.

— И тебе не захочется повторить? — спросила она с грустью.

— Что повторить?

— Ну, этот урок, который длится сейчас.

— Мне очень хотелось бы, чтобы этот урок никогда не кончился. Но вечных уроков не бывает. Все кончится, и мы вернемся в свой век, в свою школу, к своим учителям, к своим родителям и к своим обязанностям.

— Ты вернешься, а я? Я останусь здесь? В своем веке?