Николай Ивановский - Дальше солнца не угонят

Степка действительно однажды столкнулся с Кудрявым на главной штольне у глиномески. Тот стоял в дверях, курил. В косоворотке-, подпоя­санной тоненьким ремешком, в хромовых сапогах, больше похожий на дорево­люционного приказчика, чем на лагерного урку.

— Ну, как, фраер, дела? Топай-ка сюда! Или боишься?

— Чего мне бояться? — тихо сказал Степка и неторопливо подошел к Кудрявому.

— Шалашовка у тебя была?

Степка молчал.

— Знаю, у тебя! — глубоко затянулся махрой Кудрявый.— Так что будем делать? Может, узел на голове завяжем? Задерем юбку... и завяжем... а тудабутылку вставим! Жаль шишек нет... тут не растут — не лесоповал! — гово­рил тягуче Сенька Кудрявый, явно наслаждаясь Степкиным молчанием. "Значит, боится,— подумал Сенька,— подожди, еще не то будет!" Конечно, он не имеет права говорить этому фраеру о воровских законах, но припугнуть надо, пока не отомстит шалашовке по всем правилам. Ну, с вором бы схлестну­лась, другое дело, но воровка подцепила фраера, да еще в неволе, где они необходимы им, ворам. Нет, такое никто бы из них этой поганке не простил! Да и после Любкиной выходки на вахте перед всей колонной воры к нему стали относиться иначе, пренебрежительно, и один из них, как-то играя с ним в кар­ты, заявил с усмешкой, мол, будешь ее под хор пускать, так ставлю карточку, чтобы быть первым, и выбрал для подсечки червонную даму. Это для Сеньки уже было оскорблением, и чуть он с ним не подрался, да воры их разняли, но дали Сеньке намек: раз шалашовка спуталась с фраером, "приземлить" ее и больше воровкой не считать...

Так думал Кудрявый, пристально разглядывая Степку, пока тот топтался на месте. Наконец Сенька бросил окурок на землю, прижал сапогом и снова повторил:

— Ну, что будем делать? — и, не дождавшись от Степки ни слова, с угро­зой в голосе сказал: — Мы еще встретимся! — резко повернулся и пошел в глиномеску. Как ненавидел его в тот момент Степка!

Любка отсидела десять суток карцера и вышла на работу.

Боясь Сеньки Кудрявого и лагерного начальства, которое могло бы их все- таки разлучить за связь, разбросав по разным лагпунктам, Степка и Любка стали при встречах осторожными, на людях виду не подавали, что знают друг друга, скрывали свои чувства, как могли, лишь бы дождаться конца срока и освободиться вместе.

После карцера Любка как-то присмирела, при встречах со Степкой была тиха и нежна, что-то в душе у нее происходило чисто женское, загадочное, недоступное для Степки... И от этого она все больше нравилась ему. Встреча­лись они в одном отработанном забое, куда редко кто заходил. Обычно к Степ­ке прибегала Машка Копейка и, получив от него утвердительный ответ, сообщала своей подруге.

В тот самый, казалось бы, счастливый для них день, часа за два до конца смены, они лежали в заброшенном забое на расстеленных на досках ватниках, тихо разговаривали, пока снова не наступало желание обниматься...

— Степушка,— шептала Любка,— а ты знаешь, что я от тебя заимела?

— Чего заимела?

— Чего, чего,— сердилась Любка,— не сифилис же! Ребенка, говорю, заимела...

Степка осыпал ее поцелуями, обещал написать письмо матери, так как она освобождается на два месяца раньше, чтоб не ждала его здесь, а сразу же ехала к ней, что живет он недалеко от Московского вокзала, да и что он ей говорит, она и сама знает город не хуже его. А когда и он приедет, то и на работу посту­пят вместе куда-нибудь на завод, она по женской какой профессии, а он — слесарем, не зря же учился в ремеслухе.

— А кого ты хочешь? — спрашивала вкрадчиво Любка.— Сына или дочку?

— Сы-ы-на-а,— тянул Степка,— только на тебя похожего, страсть, как хочу,— и снова целовал Любку.

— Да ладно,— довольная ответом, посмеивалась Любка,— будет тебе! Ты договорился со взрывником-то?

— А как же,— хвалился Степка,— вечером за него останусь, а он только со своей бригадой выйдет — и тут же с моей уйдет... свой парень! А ты?

— Машка тоже замену сделает, деваха битая, знает, что к чему...

Так разговаривали они вполголоса, решив остаться в шахте, а в двенадцать ночи выйти из рабочей зоны с чужими бригадами.

А в то время, пока Степка с Любкой целовались да миловались в забое, Сенька Кудрявый, только что распив с урками бутылку питьевого спирта в глиномеске, сел с одним из них играть в карты, как вдруг, запыхавшись, вбежал к ним Сенькии "шестерка", по кличке Барбос.

— Ну-у? — встал из-за стола Кудрявый.

— Они на северной стороне в забое ... я за лебедкой подъемной сижу, зекаю, идут... я — за ними,— скороговорил Барбос,— фраер-то все огляды­вался, светил лампой назад...