Яков Ильичёв - Турецкий караван

До Батума осталось четыре версты. Аджарские горы временами прямо-таки нависали над вагонами, а море не отступало от колес. Потом Ваня увидел: далеко в стороне, казалось, плыли другие — желто-пепельные горы. Чуть ниже размахнулись зеленые холмы. На ровности же в синей листве стояли сахарно-белые кубы домов с красными черепичными крышами, подымались белые же мечети, и все это широкой дугой берега охватывало пронзительно синее, просторное море с черными черточками пароходов. Это и был Батум…

Поезд вышел на одну из его улиц и остановился.

Сказка поломалась, как только Ваня с Кемиком от поезда прошли через запущенный вокзальчик (Фрунзе отпустил почти на весь день, пока сам выясняет дальнейший путь).

Здесь, на самой турецкой границе железная дорога кончилась, ветка вошла в порт и уперлась в море. Теплынь, гуд и гомон на базарах и в порту, люди говорят на разных языках, но понимают друг друга. Иностранные матросы бродят пьяными компаниями, засучив рукава, орут, лапают женщин. Спекулянты, люди молодые и старые, дельцы в брючках-дудочках, скупщики и перекупщики захватили город — жутко. Прямо из фаэтонов в рестораны впархивают дамы в перьях, а шикарно одетые господа поддерживают их под локоток. Для них будто нет Советской власти. Насмехаются над одиноким, желтым от малярии милиционером. Осколки старого режима. Разбили его, утопили в Черном море, сами еле выбравшись из соленых грязей, а вот он, оживает вновь, будто снова склеивается. Вот где полно Хоромских…

Роскошные пальмы, бульвар, а причалы разбиты, капитаны не хотят швартоваться. В гаванях горы шлака, разбитые ящики. Дремлют на солнце безработные грузчики, моряки, все тощие, больные — уже и ругаться нет сил. В пароходных конторах дерготня, в складах гуляет ветер. В холодных магазинах ненужные товары. Все ценное прячется, торговля — от подвоза. Погрузка-разгрузка лихорадочная, навалом. А на набережной — лагерь только что прибывших пароходом из Крыма голодающих…

Шестая статья Карсского договора разрешает Турции провоз любых грузов беспошлинно, без задержек. «Могут провозить оружие», — думал Ваня. Порт и город вроде чужой, ни одного своего признака. Только вот стоящий на путях в самом городе бронепоезд «Советская Россия» серьезно смотрит на разгул вокруг.

Зашли с Кемиком на почту. Не было письма… Кемик сказал:

— Садись под пальму, сам пиши: «Финик мой, под этой пальмой мысленно целую… как это… в сахарные уста». На обратном пути получишь тут ее письмо.

— Не будет его, — печально ответил Ваня, двинувшись на выход. — Бедовая она, боевая, все может, что ни захоти, даже командовать полком. Чего захочет, возьмет, и отца своего перешибет. Но вот его как раз она больше жалеет, потому, должно, и не пишет.

Кемик остановился в дверях:

— А если пишет, но почта не шлет?.. Столько станций от севера до юга, любая почта, как ты говоришь, крякнет. Допустим, дочка больше жалеет отца, но ответить тебе она может? Значит, почта!

— Да, и такое иной раз думаю. Не имею настоящего адреса с улицей и номером дома. До востребования — это еще неизвестно…

— Погоди, дорогой, адреса нет? — воскликнул Кемик. — Так сейчас будет! У меня же тут земляк живет. Пойдем! — Кемик помолчал, раздумывая, и сбавил тон: — Ты, конечно, извини меня, если окажется, что он уехал или… умер. Я не знаю…

У белого дома на Базарной площади Кемик сказал:

— Вот в эти ворота надо войти, я помню…

В это время из ворот вышел усатый кавказского вида человек в пиджаке и в широкой кепке, стал вглядываться в Кемика, а Кемик в него, и оба вскрикнули: «Ай!» Обнялись, прослезились, Кемик причитал:

— Ашот, Ашотик дорогой, мы живы! А жена, дети?

— Все здесь со мной.

Заговорили на своем, совсем непонятном, языке. Ваня деликатно стоял в сторонке, пока его не окликнул Кемик:

— Ваня, это он, мой земляк Ашот, Ашотик мой дорогой. Подойди, конечно, он зовет нас в дом. Это оч-чень хороший человек!

— Идем, Ваня-джан, идем, — позвал этот Ашотка.

Семья Ашотки встретила гостей шумно, радостно, и Ваня почуял ту душевность, которая представилась ему еще в поезде по рассказам Кемика.

Узнав, что Ваня нуждается в твердом адресе, на какой могла бы прислать письмо его жена, Ашотка воскликнул:

— Умница Маргар! Правильно. Вот же этот адрес! Мой! Площадь, номер дома, квартира. И сам я здесь известный человек…

Кемик сказал:

— Оч-чень хороший человек. Так и напиши, Ваня. У него жена, дети — оч-чень хорошие люди. Письмо хранить будут в ореховой коробке. Ашот, есть та коробка? Есть!