Яков Ильичёв - Турецкий караван

— Когда вернетесь ко мне в Батум, я поставлю на стол эту коробку, и Ваня-джан сам достанет из нее письмо от своей драгоценной жены!

Тут же после обеда Ваня сел писать Аннёнке последнее письмо. Написал про Ашотку и его семью — очень хорошие люди. В Батум он, Ваня, вернется по расчету через сорок дней. В крайности Ашотка ее письмо перешлет, это золотой человек. Было бы письмо…

Ваня показал Кемику листок:

«…Если не будет твоего письма, значит, ты окончательно меня не признаешь. Я тогда остаюсь в Красной Армии навсегда, к тебе никогда не приеду, найду другую…»

Кемик сказал:

— Как бы ультиматум. Хорошо!

Ашотка же цокнул:

— Не-ет! Плохо. Пугать женщин? Стыдно!

Ваня дописал:

«Степан Фирсович требует, чтобы ты отказалась от меня. Но он — купецкий элемент. Не слушайся, живи по-новому. Если меня не подстрелят, то в Батум приеду с надеждой, застану твое письмо и напишу ответ, где встретимся. Если не будет моего ответа, то знай, что нет меня совсем. И тогда выходи за кого хочешь».

Запечатал, для верности наклеил марку в пятьсот рублей. Подумал и наклеил еще одну, украинскую, стоимостью в двести карбованцев: пятьдесят из них добавочно — «допомога голодаючим». На марке изображена женщина, наверное мать; под мышкой у нее сноп, а на ладони другой руки — каравай; к нему тянутся изможденные люди. На эту вот марку Ваня и надеялся…

Попрощались с Ашотовой семьей. Впереди еще полдня.

В нефтяной гавани наливные пароходы забирали керосин, а в ближней — с раскрашенных турецких фелюг сгружались апельсины. В затылок ударил гортанный крик извозчиков, грохот грузовиков, хлопанье дверей портовых кофеен, сорванные голоса, предлагающие обмен денег. Ваня предложил:

— Лучше пойдем куда-нибудь на высоту, посмотрим сверху…

Стояли потом на скале. Вдали, казалось, горы обрывались прямо в море. Сели с Кемиком на теплые камни, закурили. Ваня спросил:

— Вон те горы — это уже Турция? Походили мы сегодня по Батуму — буржуазии тьма. А там ведь еще больше?

— В сто раз.

— Говоришь, пришибить тебя могут там, как такового. Но банда не разбирает, могут и меня…

— Никто не знает. Зачем это думать, Ваан?

— Да вот, написал письмо, и что-то мне грустно стало: родных, может быть, больше не увижу… Дай, Кемик, слово, что в случае чего — съездишь в Шолу. Мой отец встретит тебя как родного. Расскажешь ему и матери про меня. Разыщешь Аннёнку и ей скажешь: я не обманывал, ждал… Передашь ей вот эти сережки, давно вожу, смотри — бирюзовые… Вот в этом кармане будут они. Так?

— Ваня, — раскрыл глаза Кемик. — Что с тобой сегодня?

— Если же не вернешься именно ты, даю слово, что я найду Марошку и буду ее растить вместе со своим сыном.

Оба поднялись, пожали друг другу руку.

— Ваня, ты мой верный друг.

Помолчали, глядя на дальние турецкие горы, думая каждый о своем.

Ваня нагнулся, взял под ногами комок — вот она, обыкновенная.

Там, в тех горах, тоже пашется земля, как и всюду в мире. Ваня сделал большие концы, проехал разные края, от северных ярославских до южных батумских. Там взгорки, тут горы, а пригодная землю всюду — земля, плугом взрыхляется… И мужик, тот ли, этот ли, — одна у него мечта: прокормить семью.

С самого начала поездки все, что говорило о розни, оскорбляло Ваню. Досадно, что Кемик, товарищ, не может понять другой народ и в целом обвиняет нацию. Если яриться, не хотеть узнать трудовую руку этой нации, то как же тогда жить… Ваня сказал:

— Сердечно требую от тебя: ту Турцию, народ ты и в мыслях не обижай. Постарайся понять как я.

— Так ведь стараюсь… А труд вообще понимаю. Вот здесь, например, вижу: кавказский бедный земледелец пашет на вершинах, где летают птицы, над бездной. Привязывается веревкой, семья держит этот канат, а он с киркой или с серпом ползает на самом краю, как букашка…

— Букашка? Это ж герой! — воскликнул Ваня.

— А давай, Ваан, после увольнения поселимся на этой земле…

— Сорганизуем артель? Обсудим, когда вернемся.

Фрунзе наконец встретил человека, знающего Мустафу Кемаля. Это был Ибрагим Тали, турецкий генеральный консул в Батуме. Фрунзе отправился к нему — установить место для выгрузки золота. Ибрагим Тали, военный врач, в прошлом был начальником санитарной службы при штабе Мустафы, вместе с ним покинул Константинополь, чтобы в Анатолии начать сопротивление. Выполнял поручения Кемаля в Амасье, Эрзеруме и Сивасе. Потом Кемаль направил его в Москву.