Яков Ильичёв - Турецкий караван

За сгоревшими ханами на земле сидела крестьянская семья: муж и жена, с сумами через плечо, и дети. Отец просил хлеба для маленькой. Арабаджи, придержав коней, доставали куски.

Проехав вперед, Хамид показал на холм слева:

— Бурада, бурада рум кёю — вот, вот село румов! — прокричал он и воинственно потрогал у пояса кинжал с гравированной рукояткой, которым он гордился — ведь из Сулеймание, города, производящего красивые ружья, кинжалы и пистолеты, разящие врагов, сегодня — тех же румов.

Ваня подумал, что Хамид приглашает свернуть в село и убедиться, что люди там живут, как жили. Но Фрунзе, поднеся к глазам бинокль, сказал:

— В селе никого нет… Домов, наверно, около трехсот… Двухэтажные… Черепица… Совсем нет оград… Ничего живого… — Фрунзе передал Ване бинокль, тронул коня. — Айда, посмотрим поближе.

Двинулись к мертвому холму.

— Хамид, как называется это село?

— Карадаг-кёй, паша.

Кемик порывался взять у Вани бинокль, но Ваня не давал:

— Тебе не надо, смотреть. И не езди туда…

Кемик рывком обогнал Ваню:

— Разрешите с вами, товарищ командующий…

— Поедемте, — ответил Фрунзе. — Не будем прятаться от правды.

Поднялись на пологий холм, вошли в мертвую деревню и двинулись по главной улице. В тишине жутко стучали копыта. Лошади шли неохотно. В домах окна черны — выбиты, двери сорваны. Улица, голые садики усыпаны белыми перьями, будто запорошены снегом. Валялись кадушки, битые кринки, сита, сломанные плуги, колеса от повозок. Не сразу можно было понять, что раскинутая у домов, прибитая дождями мужская и женская одежда еще укрывает от птиц тела убитых…

Ваня сам был как неживой. Кемик смотрел остановившимися глазами. Фрунзе спешился, через окно заглянул в, один из домов и тотчас же вернулся:

— Та же картина… Поехали…

Спускались с холма, Фрунзе долго молчал, наконец тихо спросил:

— Хамид, это старое село?

— Сто лет ему! — выпалил Хамид. — Двести!

— Триста, — сказал другой аскер. — Один турок говорил: четыреста лет назад совсем маленькое было, десять дворов.

— И турецкие села старые?

— Старые, паша. Курдские тоже старые. Триста лет.

— И никто никогда никого не убивал?

— Никогда — никого, паша.

— А теперь почему?

— Один поджигал, так другой поджигал, — сказал Хамид.

Солнце пригрело, небо поднялось ясное. Ветер утих. Воздух звонок, прохладен, чист. Кругом курчавые шубы лесов, разделенных желтыми ребрами скал, красота гор. Радостно-белые вершины, плавные зеленого и желтого цвета долины, в этом году уже отдавшие человеку свои плоды и копившие новые, — кругом сияло такое великолепие, что страшным сном казался холм с мертвой деревней. Какое светлое небо, и какая черная вдруг земля. Фрунзе оглянулся на холм, пробормотал:

— Огромная могила… Черт, как звенит в ушах…

И поторопил коня.

Ваня думал: «Что ж это такое… Должно ведь кончиться!..»

В воздухе, хотя и спустились ниже, все еще пахло пожарищем.

Всадники объехали отрог длинной горы. За поворотом открылось каменистое русло высохшей реки. В глаза бросились красные пятна крови на каменной крошке. Совсем свежая кровь. Через несколько шагов увидели: на острых камнях как бы стелилось изломанное, плоское тело человека в нищенской одежде крестьянина — в синих шароварах и в куртке. Белая рубаха окровавлена на плече — в плечо, должно быть, попала вовсе не смертельная пуля. А черноволосая голова раздроблена!

Командующий остановил коня, вгляделся:

— Убит, похоже, с полчаса назад… Добит! Прикладом…

Оскалившись, Хамид соскользнул с седла наземь, — камешки с шорохом покатились к раздробленной голове, — наклонился и потянул шаровары с живота убитого, порылся в них… «Что он делает?! Мародер?» — подумал Ваня. Нет, Хамид ничего не взял, Ваня вздохнул облегченно. Но, выпрямившись, Хамид успокоенно снова сел на коня и произнес:

— Рум…

Значит, если рум, то все в порядке! Ваня уставился на Хамида, не скрывая своей внезапной к нему неприязни, и тот, резко стегнув коня, отпрянул… Майор хмуро приказал своим приготовить оружие, поехал впереди, как обычно в таких случаях, положив винтовку поперек седла, и все осматривался по сторонам.

Застава — охрана дороги — ютилась в халупе на гребне горы. Командующий спросил начальника, что случилось, и тот сказал, что перед рассветать турецкий наряд столкнулся с бандой понтийцев, ночью вышедшей к дороге.

— Хотели на тебя напасть, паша, — сказал начальник заставы, — и вот румы, отступая после перестрелки, бросили труп своего товарища.