Ярослав Шипов - Шел третий день...

Как вы знаете, поручик Микушин сверг Совет и собрал под своим командованием разных лесных разбойников, чтобы научить их солдатскому делу. Но плохо у него получается. Разбойные люди не слушаются, порядка не знают, а только грабежом занимаются. Да еще, как вы знаете, пропустили они по Верховской дороге какого-то человека. А ведь мы говорили, что Верховскую дорогу надо было отдать под охрану нам, потому как она самая важная и идет на станцию. Но нас не послушались, и теперь тот человек до станции добраться сумел, и значит, к нам карательный отряд движется.

Братцы! На нас с вами одна надежда! Должны мы разбить этот отряд, установить в Солирецке нашу солдатскую власть и порядок и провести мобилизацию, а то нас с вами всего полроты, да у Микушина столько же. А хорошо бы иметь человек двести тик оно спокойней. Харч, лошадей и подводы дает монастырь. Он уже дал кое-что. Но все это у Микушина, и пользуются этим разбойники и все разорят. Вот так, братцы. Каков будет наш ответ полковнику Кислякову?!

Толпа загудела, и вместо ответа посыпались сначала вопросы:

— Сколько народу в этом большевистском отряде?

Собенников вопросительно посмотрел на приезжего. Тот откашлялся:

— Шестьдесят человек: двадцать конных, — он улыбнулся. — Как ни странно, матросы. И сорок пеших в обозе. Один пулемет.

— Кто командует?

— Некий Бегизов, — пожал плечами приезжий.

Толпа притихла.

— В чем дело? — не понял он.

— Так это ж наш! — изумленно пояснил Собенников. — С нашего полка ротмистр.

— Ну и что? Пехота тоже вся из вашего полка.

— Так как же?

— Вы ничего не поняли, господин прапорщик. Не сегодня-завтра в Мурманске высадятся англичане, потом на их стороне выступят американцы и французы.

— Против германцев?

— Против большевиков!

— Откеля их столько понабралось, большевиков-то, — спросили из толпы, — ежели без француза и не управиться уж? Вроде не слышно, не слышно было, и вдруг — на тебе!

— Что ж, и Бегизенок большевик? — другой голос.

— И евонная полурота? — еще один.

— Не знаю. Но они поддерживают большевиков.

— А мы? А мы-то кого?

— Вот именно: какую присягу сполнять? На верность царю или на верность Временному правительству?

— Погоди, мужики, счас враз разберемся! — утихомирил всех чей-то громовой голос — Кто дал поручику обоз?

— Монастырь, — удивленно отвечал приезжий.

— Во! Стало быть, монахов поддерживаем! За игуменью, против своих!

— Каких «своих»?! — Приезжий раздраженно махнул рукой и удалился в кабинет ждать решения.

Решение оказалось таким: большая часть отряда во главе с Собенниковым, сохраняя верность последней присяге, готова была пойти на соединение с Кисляковым, но воевать против Бегизова отказывалась. Пятеро собирались дождаться ротмистра и выяснить у него правду. Остальные решили послать все к черту и податься кто куда по домам. Ну а трое оставшихся в карауле не ведали ни о чем. «Вот такие дела», — сказал Собенников на прощание.

Караульные проводили возок лесом, в объезд завала, предупредив приезжего остерегаться дорогой волков.

Вот и покинул Солирецк этот человек, принесыший с собой столько бед и несчастий. Что сталось с ним дальше — неизвестно.

На следующий день, когда митинг заканчивался и студент от имени четырнадцати ухмыляющихся вооруженных мужиков призывал всех к свободе, в город ворвался конный отряд. Расступившаяся толпа открыла ему середину площади, и, не успев сделать ни единого выстрела, «временный народно-революционный комитет» пал.

Всадники в бескозырках и матросских бушлатах свирепо и настороженно разглядывали толпу. Но толпа словно окаменела.

Вдруг к одному из всадников подошел доселе не замеченный Микушин. Расстегивая кобуру, поручик угрожающе прошептал: «На каком основании?!» Холодно сверкнуло лезвие шашки… «Всего-то и счастья — ловить карасей на удочку», — последняя мысль поручика покатилась по снегу.

Дальнейшие события этого дня развивались с такой стремительностью, которую солирецкая мысль разом охватить не могла: через час в городе не осталось ни одного бандита, заработал телеграф, Михеев с Оляпкиным, выпущенные из тюрьмы, набирали газету, а Крестовоздвиженская, отдраенная матросами, блестела.

Бегизов ходил по домам, предупреждая о завтрашнем митинге, расспрашивая и что-то для себя выясняя, а горожане смотрели на него, как разбуженные средь ночи куры — на лампу.

Потом, взяв с собой несколько пехотинцев, Бегизов ускакал к Собенникову.