Аркадий Чернышевич - Затор на двадцатом

— Помню.

— Вот это время и настает. В самом недалеком будущем наш лесопункт будет механизирован. Мы получаем несколько электростанций, несколько машин, трелевочных тракторов, даже лебедок. Понял?

— Понял, но не совсем, товарищ Ковалевский.

— Кадры нам нужны, хозяева машин, понял?

— Понял.

— На курсы мы посылаем тебя, на три месяца, — сказал Жаровин.

— Почему меня, товарищ начальник?

— Не только тебя. Посылаем много людей. Над тем и думаю. Лесопункт оголяется, подсчитываю, выполним ли без вас программу. На курсы — шоферов, трактористов, мотористов — всех лучших рабочих.

— Значит… соревнование побоку?

— Почему побоку? Вернутся и будут продолжать его в новых условиях.

Василь долго молчал. Ни начальник, ни парторг не мешали ему думать. Наконец он поднялся и сказал:

— Согласен. Еду.

— Иначе и быть не могло, — улыбнулся Жаровин. — Завтрашний день дается тебе на отдых и на сборы. Получишь у Ивановны деньги, а послезавтра — в дорогу.

«Как неожиданно все получилось», — подумал Василь, идя из конторы. И вдруг ему показалось, что его согласие ехать на курсы похоже на бегство. Он убегает от соревнования. Что подумает Алена? «Убегаешь, Балков», — скажет она. Начнет посмеиваться…

На дворе посветлело. Прояснилось небо, и мороз усилился. Василь пошел домой и неожиданно встретил Алену Головач. Оба остановились.

— Слышала новость, Алена? — спросил он.

— Слышала. Значит, едешь, Василь?

— Еду. А ты?

— К сожалению, нет.

— Эх, ошибся я.

— В чем ты ошибся?

— Дал согласие ехать на эти курсы.

— Это, по-твоему, ошибка? — удивилась она.

— Не то что ошибка… На бегство это похоже. От соревнования, получается, убегаю…

— Чудак ты! Какая глупость пришла в голову! Если бы меня послали, я бы гордилась! — в ее голосе слышались нотки то ли сожаления, то ли зависти.

— Почему же они тебя не послали? — возмутился Василь.

— Не знаю… Видишь ли, комсоргом я, — одним словом, много дел…

Василь почувствовал, что она что-то не договаривает. Она молчала и стояла некоторое время наклонив голову. Потом резко подняла ее, словно отогнав докучливые мысли, и спросила совсем другим тоном:

— Ты куда теперь, Василь?

— Домой, Лена. Надо своим письма написать.

— В клубе сегодня танцы. Помнишь первый вальс? Сегодня он будет последним. Три месяца тебя не будет, давай же потанцуем.

Он взял ее под руку, и она прижалась к нему. А может, это только показалось? Безусловно, прижалась… Нет, не прижалась, а слегка наклонилась в его сторону.

В клубе было много молодежи. Весело заливался баян в Миколиных руках.

Василь помог Алене снять пальто, разделся сам. Они молча стояли у вешалки. Алена наклонила голову. Длинные ресницы закрывали глаза так, что казалось, они ничего не видят. Не первый раз он встречается с нею в клубе, но сегодня она была не такой, как обычно. Сегодня была очень красивой эта простая девушка. И Василю захотелось поднять ее на руки, пронести по всему клубу. Только так бы он выразил нежность, родившуюся в его груди в эту минуту.

Когда полилась мелодия вальса, он обнял ее, и они закружились.

Василь почувствовал, что пьянеет. Пьянеет от мелодии, от близости Алены. Он не знал, не видел, как красиво получается у них этот старый и вечно молодой танец.

Замолк баян, а Василю не хотелось уходить от Алены. Он заметил табуретку в самом углу возле сцены и показал на нее глазами:

— Отдохни, Лена…

— А ты?

— Я постою.

— У меня нет времени сидеть, Василь… Я же тебе сказала: потанцуем последний вальс. Вот мы и потанцевали…

— Ты хочешь уйти? — с сожалением спросил он.

— Мне надо уйти, Василь… — ответила она, ласково взглянув на него.

— Пойдем. Мне тоже пора…

Они шли по дорожке, что вела к баракам. Веселые звезды усеяли все небо. Лес, что окружал поселок, стоял молчаливо. Из-за него показывала свое круглое лицо луна.

Они остановились у крыльца, и Лена повернулась к Василю.

— Желаю тебе успехов, Василек… Прощай, — сказала она, протягивая ему руку.

Он схватил и до боли сжал ее… «Василек…» Она никогда его так не называла.

— Лена, подожди. Мы даже не поговорили. Я ведь тебе ничего не сказал! Ах, Леночка! Мне обязательно надо сказать. Я еду на три месяца.

— Глупенький, Василек. Почему же ты раньше не сказал?

— Леночка, я не знал, — ответил он, обнимая ее за плечи. Она отвела его руки.

— Ты мне будешь писать, не поленишься?

— Ах, Лена, Лена…

Она повернулась и по ступенькам взбежала на крыльцо.