Иосиф Герасимов - Конные и пешие

Еще когда в первый день Аня увидела Суржикова и Ворваня вместе, в таком внимании друг к другу, то поняла: это неспроста. А потом она заметила, с какой тревогой наблюдал за ними Андрей Бодров в новеньком кожаном пиджачке, в беленькой рубашке; вид он имел ухоженный, приглаженный, но лицо его было навострено, казалось, каждый нервик его напряжен, и ушами поводил, как локаторами, хотя расслышать в гуле толпы, о чем разговаривали двое солидных людей, было невозможно, но ему, видно, очень нужно было поймать хоть словечко. Аня, наблюдая ненароком за ним, ощутила неприятный озноб, будто от Андрея к ней дошли токи напряжения. «Скверные у него дела», — подумала она.

Вскоре многое разъяснилось, прошелестел слушок: у Суржикова в институте комиссия, не простая, а наисерьезнейшая; постепенно слушок обрастал подробностями: копают глубоко, и дело пахнет дурно, чуть ли не уголовщиной. Тут же стали повторять фамилию Бодрова, называли и еще двух других, но закоперщиком считали Андрея — он-де по директору ударил, да так, что вряд ли тот устоит. Прежде бы Аня не придала большого значения этим разговорам: и у них не раз случались комиссии, всегда было принято бояться нашествия ревизоров, при этом зарождались самые нелепые слухи, но комиссии как приходили, так и уходили, предположения не сбывались, хотя непременно потом на собраниях говорили о неполадках, но и это забывалось, и все оставалось на своих прежних местах.

Тут было иное. Аня очень ясно уловила: на этот раз разговоры были серьезные, пустяками здесь не пахло, и прежде всего испугалась за Андрея: «Вот же дурачок, я ведь чувствовала: он сунется в огонь. Даже предупреждала. А он что наделал… Сам не понимает, что наделал!»

Вроде бы Андрей был для нее чужой, особых симпатий она к нему не питала, но все же они учились вместе, начали вместе работать, и Аня прониклась состраданием: «Надо же найти этого дурачка, поговорить».

Она кинулась на поиски, нашла Бодрова в зале, схватила за руку, чуть не насильно вытащила в фойе. Перевела дух, выпалила в лицо:

— Ну, рассказывай: что ты закрутил?

Бодров поежился, дернул шеей, будто ему мешал тесный воротник, сразу вспотел, проговорил:

— Да ничего я не крутил.

— Брось! — строго сказала она. — Все только и шепчутся: Бодров на Суржикова комиссию напустил. Ты что, не чувствуешь — тебя сторонятся? Ведь слепым, глухим надо быть, чтобы ничего не замечать… Так будешь говорить?

— Ничего особенного, — пожал плечами Бодров. — Нормальный долг гражданина.

— И в чем же ты его проявил?

Бодров подумал и стал совершенно спокоен, даже вскинул вверх подбородок, поправил узел галстука, словно взошел на трибуну и ему сейчас предстояло произнести нечто важное.

— Филиал, — сказал он и тут же зло усмехнулся. — Так называемый, — подчеркнул он, — фи-ли-ал! А на самом деле коттеджи для избранных. Или, как принято называть, зона отдыха. Деньги отпускали на постройку лабораторий, а возводили хоромы. Строителям, говорят, выгодно.

— Ну а тебе какое дело?

— Странный, вопрос… Мне в филиале была обещана большая лаборатория. Я с тем и перешел от Ворваня. А теперь это фикция. Жди-пожди, когда его построят. Годы уйдут… Суржиков добился филиала. Ему его утвердили. Прекрасное место. Речка, лес. И до Москвы рукой подать. Курорт для привилегированных.

— Ты сам это раскопал?

— Зачем? Помогли… Нашлись люди. Банк отпускал деньги на строительство. Ну, и строили. Только что? И что показывали в отчетах?

— Тебе выгодно, чтобы его сняли?

— Это не я решаю.

Он сидел как надутый индюк, а Ане было жаль его. Она все поняла: если снимут Суржикова, есть только один реальный кандидат на место директора — член-корреспондент Ворвань. Вот на это и ставил Андрей, да и не то, что ставил, а скорее всего Ворвань и подтолкнул его. Самому-то Ворваню руки марать негоже, он должен будет потом Суржикову сочувствовать, делать вид — первый его друг-приятель, а вот Андрей пусть идет в бой, потом с ним расплатятся… Только как?

— Значит, Ворвань тебе наобещал, — задумчиво произнесла Аня, и жалость к этому дурачку усилилась в ней. — Ну и ну! Ах ты, петушок неощипанный! Да Ворвань как придет в институт, он же в первую очередь тебя выпрет. Как ты этого не понимаешь? Суржиков ничего тебе сделать не может. Его обвинят: расправа за критику. А Ворвань… Ему зачем такой человек, как ты? Ему показать надо будет, как он за Суржикова бьется. И придумает, будь уверен, придумает, в какой угол тебя загнать.