Анатолий Полянский - Село милосердия

Валя тем временем подошла к Гришмановскому. Глаза ее буквально сняли от счастья.

— Ох миленький, Афанасий Васильевич, как же я за вас испереживалась, — тихо заговорила она, дотрагиваясь до Гришмановского рукой. — Немцы кругом — страшно. Девчат да парубков в Германию гонят. Всех активистов у нас поарестовали. Я все думала… Я не могла больше ждать…

— Вот и правильно сделала, девка! — убежденно сказала Горунович, давно догадавшаяся об их отношениях. — И ко мне пришла тоже верно. Он бы, — кивнула Евдокия Степановна в сторону Гришмановского, — тебя не послушал, по доброй воле из села не ушел бы. А теперь обязан выполнить партийный наказ. Идите с Богом, доктор! Вы свое предназначение исполнили, а за теми ранеными, что остались, я с девчатами пригляжу. Собирайтесь, Афанасий Васильевич, — ив путь!

Они уходили на рассвете. Получившая от Гришмановского подробный инструктаж относительно раненых, Горунович пошла их проводить. Остановились возле хаты, где располагался сельский медпункт.

На прощание они обнялись. И Гришмановский, положив Вале руку на плечо, повел ее вдоль улицы. У поворота оба обернулись: Горунович стояла у калитки, провожая их взглядом. В сиреневом рассвете на фоне покосившегося забора фигура сельской фельдшерицы казалась особенно величественной и статной. Евдокия Степановна хотела крикнуть что-то доброе, хорошее, но спазмы сдавили горло, на глаза навернулись слезы. И она только слабо махнула рукой.

Гришмановский прибавил шаг, увлекая за собой юную спутницу. Вскоре его плечистая, слегка сутулящаяся, но по-военному подтянутая фигура растаяла в дымке окутавшего село тумана…

Одним из последних покидал Кулакове младший лейтенант Александр Крутских. С ним уходили полтора десятка бойцов из тех, что лечились в помещении детского сада…

Под вечер в каморку, где ютился Крутских, прибежала Виктория Михалевич и испуганно сообщила:

— Саша, тебя староста зовет. Во дворе он!

Крутских взволновался. Уж не совершил ли какой оплошности? Жизнь в филиале госпиталя шла обычно: перевязки, уколы, лечебная гимнастика. Питание скудное. Топлива в обрез… Может, из-за коровы, что они забили тайком? Но корова была бесхозной, по крайней мере, так заверяли ребята. А ну как его обманули, и староста дознался? А вдруг пронюхал, что среди раненых читались сводки Совинформбюро?

Полный тревожных догадок, Александр вышел во двор. Возле крыльца стоял кряжистый, как старый пень, Ефрем Комащенко.

— Отойдем в сторону, подальше от лишних глаз и ушей, — предложил староста, несказанно удивив Крутских.

«На секретную беседу зовет, что ли?» — подумал тот и возмутился: какие могут быть тайные сношения с предателем? Он собрался нагрубить, но Комащенко, то ли догадавшись, то ли заранее предвидя реакцию, протестующе поднял РУКУ

— Погоди. И чего вы все кидаетесь на меня, как цепные? Послушай, начальник, как там тебя?

— Александр Петрович…

Ефрем Комащенко покосился на него неодобрительно.

— Ну, до Петровича ты по сельскому разумению еще чуток не дорос… Меня, старого, послушай да на ус намотай. Каратели сюда вот-вот заявятся. Да, каратели! — рубанул староста рукой, словно вбил в доску гвоздь.

— Чего они тут забыли? — буркнул Александр. Трудно было сразу поверить немецкому ставленнику.

— Ты про вражий эшелон слыхал?

— Какой эшелон? Много их…

— Не придуряйся. Я про тот, что под Морозовкой под откос пустили. Говорят, ваших хлопцев работа. А?

— Напраслина это. Раненые и на ногах-то плохо держатся! — возмутился Крутских не совсем искренне.

— Будет брехать! — досадливо остановил его Ефрем Комащенко. — Я тебе и так сказал больше, чем следует. Поступай, как знаешь. Все!

Грузно ступая, он пошел прочь. Крутских смотрел вслед уходящему, и взгляд его теплел. А ведь староста прав, подумал, фашисты за подрыв эшелона могут запросто к стенке поставить. Они не будут устраивать разборки, суды да пересуды. Тем более, его ребята действительно участвовали в диверсии на железной дороге под руководством Андрияна Занозы…

— Ефрем Якимыч! — запоздало спохватился Крутских.

— Чего тебе? — остановился староста.

— Поблагодарить хочу. Извините, что плохо о вас думал.

— Бог простит, — усмехнулся Комащенко. — Время нынче такое. На каждый роток не накинешь платок. Всяк камень за пазухой держит…

Вечер ушел на сборы. На рассвете Крутских поднял людей и построил отряд.

— Сколько у вас оружия? — спросил.