Владимир Бутромеев - Любить и верить

Седьмой класс сегодня почти не занимался. Делали венок из еловых лапок, мальчики помогали учителю труда строгать доски для гроба. Потом с четырех уроков поехали все на похороны.

Школьная машина на грязной весенней дороге. Семиклассники с учительницей у переднего борта под сырым ветром. У заднего борта стоял гроб.

У физика пропал последний урок, он раньше пошел домой, дорога была мокрой и грязной. Сам физик приехал издалека, после института, но вырос тоже в деревне, учился тоже в деревенской школе, знал весь нехитрый уклад этой жизни.

День был серый, пасмурный. Так и осталось все это в памяти, словно застывшим: машина с семиклассниками под ветром, гроб у заднего борта, физик на весенней дороге.

Лес, деловую елку, спиленную несколько дней назад, нужно было вытрелевать и привезти. Долго ехали пустыми полями, может, километров десять. Потом трактор неуклюже ворочался с прицепом по просекам.

Сразу начали трелевать. Место было неудобное, не подступиться. Пока вытянули четыре дерева, обсекли сучья, распилили — подошел лесник, и все сели обедать. Хозяин — немного обрюзгший мужчина с лысиной, с косматыми черными бровями, стоя на коленях, вынимал из большой хозяйственной сумки сало, огурцы, капусту в полиэтиленовом мешочке, хлеб.

Хозяину лет под пятьдесят, всю жизнь он проработал в деревне учителем. Лет десять назад он постепенно перестал ходить в шляпе и носить, как все учителя, галстук. Надевал куртку на овчине с матерчатым верхом, добротные сапоги, знал всех хозяйственников, мог всегда, если надо, достать транспорт. Дом, хороший, крепкий деревенский дом он построил давно и теперь вот взялся строить сараи, городить двор. За лесом сегодня, что на сарай, что на доску, он позвал завхоза Сашку и соседа-тракториста Леню.

Вместе с лесником поели, посидели немного, поговорили и, когда лесник ушел, опять взялись за работу.

Еду хотели убрать, но потом оставили так. Ни мух, ни комаров в лесу уже не было. Чудесный осенний день светил голубым бездонным небом сквозь верховины высоких елок.

Грузили тяжелые, сырые бревна на прицеп. Отдыхали, пока трактор тянул спиленное дерево из чащи, отдыхали, пока обсекали сучья, и опять брали на живот неимоверную тяжесть. Лица краснели от натуги, бревна с грохотом бухались в обитое железом днище прицепа.

Когда нагрузили доверху, связали борты проволокой. Осталось погрузить шесть готовых уже бревнышек. Сели, чтобы немного отдохнуть.

Темнело. Оставшиеся бревна оказались самыми тяжелыми. Все уже устали. Вот-вот и не удержит рука, разогнется, и бревно скользнет с груди на колени, вот-вот спотыкнешься, и лежащая на плече тяжесть придавит. Еще несколько усилий — и последнее бревно на месте.

— Тяжелый лес. — Леня потер в ладонях комок земли, чтобы не липли от смолы. — Тяжело дается лес. Тебе, Петрович, пришлось хлебнуть горя в лесу?

— Пришлось. — Хозяин собирал остатки еды в сумку. — Мне пришлось, брат, я, милый мой, не одну хату из леса вытащил. Ребенком был, до войны, — мы сгорели, строились. Елка зависла, батька залез — и упал грудью на сук. Всю жизнь потом жалился. После войны строились — после войны, брат, на себе лес таскали. Здесь уже родственнику, ты знаешь, Ивану, помогали. Свою тоже.

— Свою ты сруб куплял, я знаю.

— А приделок?! А на остальное лес! Лес, брат, дался. На осаду, помню, пилили вдвоем елку, а она зависла. Три дня мучились! Это ж не сейчас. Трактором не тяганешь, все на себе, и «Дружбы» не было, все руками. Лес дался.

— Да, лес тяжелый. Я сам, ты знаешь, хату куплял. А сколько я на нее, на готовую, леса пустил. Порваться. А в его годах, — Леня кивнул завхозу на Петровича, — мне строиться придется. Моя не выдержит, зря куплял старую. Хотя построиться сразу — сил не было. А лес тяжелый теперь и дорогой.

Леня поправил проволоку на бортах и полез в трактор. Ехали с фарами, освещая просеки. Было тихо, деревья не шумели, лес молчал, согревая собой осеннюю ночь. Удивительное это дело — лес. И не замечает человек, как живет при нем. Натаскает бревен — сложит сруб. Бревнышек поменьше — поставит стропила. Потом напилит досок на пол, потолок. Ровненькие чурбачки осины поколет на дощечки, заострит с одного края, канавкой с другого — вот тебе и гонт [2] Гонт — разновидность деревянной крыши (бел.) . , теплее и надежнее крыши не придумаешь. Бумагой — тоненьким слоем дерева оклеит все внутри для красоты. Из того же леса — мха на потолок, дров под поветь [3] Поветь — навес, легкий сарай (бел.) . . И сидит себе человек зиму — слава богу, что в лесу живем!