Иван Данилов - Зимний дождь

Не знаю, от чего это у него идет: от характера или от того, что всю жизнь поручают ему самую неблагодарную общественную работу. Народный контроль нужен в колхозе — поручают Петру Михайловичу, товарищеский суд — избирают его, председателем в ревизионной комиссии — опять он. Случится ли где драка или цыплята на ферме подушились — бегут к нему…

— Чудной у тебя отец, — с усмешкой сказала мне одна из землячек. А меня похвалила: — Ты-то вроде не такой…

Наверно, в самом деле я не в отца, только от похвалы этой стало мне грустно.

Она и он сидели на пороге своего дома. Был конец июля, пора густого звездопада, и они глядели, как, сверкнув в ночной синеве, стремительно гаснут синие искры. Тихо было в станице, и лишь далеко за садами рассказывала о чем-то чуть слышная гармошка.

— А где та звезда, которую ты мне дарил тогда? — вдруг спросила она.

Он чуть усмехнулся.

— Нет, правда, найди…

Он долго глядел в небесные россыпи и показывал то на одну, то на другую звезду…

— Нет, та была ярче…

Они замолчали и, кажется, не особенно огорчились, что не нашли своей звезды.

— Душно нынче. Давай спать на сене, — предложила она.

И они ушли из дому на приметок колючего лугового сена. Над ними летели звезды, и далекая гармошка все бродила у тех садов, где они не были уже очень давно.

Заснули они перед зарей под петушиные крики, когда ковш Большой Медведицы перевернулся и окропил их дремотным светом.

А через час она разбудила его.

— Посмотри, я нашла, — говорила, счастливо и чуть смущенно смеясь. — Вот она…

На востоке над краешком горизонта сияла в рассветной дымке ослепительно яркая звездочка. И он тоже узнал ее — то была утренняя звезда.

В июле, перед сенокосом, на лесных полянах поспевает земляника. Женщины, как бы ни были они заняты в эту пору всегда выкроят день, чтобы сходить за лесной ягодой.

Субботним вечером три-четыре соседки сговорятся назавтра пойти в зареченский лес, к Ястребковым дубкам, где в прошлом году все лощины были красными от ягод. Еще с вечера они освободят от откидного молока или кваса обливные ведра, достанут из сундуков чистые платки. И будет некрепок их сон этой короткой летней ночью, по нескольку раз проснутся и подойдут они к окну…

Спеет земляника утренними зорями, и женщины выходят из дома рано, едва сгонят с база коров. Чуть припозднились — и детвора изомнет голыми животами все ягодники.

Солнце не поднялось еще и в полдуба, а они уже на месте. Сначала ходят рука об руку, раздвигают холодные от росы травы. Потом разбредутся по кустам и, напав на сильный ягодник, сноровисто, торопливо рвут землянику, и крупные ягоды звонко стучат о дно ведра.

Незаметно солнце взойдет в зенит, и одна из женщин заметит, как в дубовой роще колыхнутся солнечные всплески, будто там меж дубов пройдет она сама, в белом платье, изношенном давным-давно. Она долго будет прислушиваться к тишине, не веря себе, и глядеть туда, где промелькнул неуловимый солнечный зайчик. Звонко, как озорной парень, свистнет над ее головой пичуга, и женщина вздрогнет, и полная горсть земляники на секунду замрет над ведром. Опомнившись, она усмехнется тайно и грустно. И тут же услышит голос:

— Ау! Где вы?

— Ау! — отзовется их третья подружка с дальней поляны.

Потом они опять соберутся вместе, поставят ведра, наполненные земляникой почти до ободка, и усядутся под дубом в тени, развяжут платки и положат усталые руки на траву. Они помолчат немного, и одна из них вдруг скажет:

— На этой поляне до войны мы с Гришей косили. Помню, в полдень легла отдохнуть, а проснулась, гляжу — он несет мне полную фуражку земляники. Красная, ягодка к ягодке.

— А мой из Рассыпного привозил, — припомнит другая. — Крупную, страсть. Больше такой и не видала сроду…

А третья промолчит. Третьей нечего вспомнить.

И те двое поймут это и спохватятся:

— Ну, давайте еще подорвем немного, да и пойдем. Внуки-то целый день без глазу.

И опять женщины собирают землянику молча и сосредоточенно.

Спадет жара, и они тронутся к дому. С полными ведрами осторожно перебредут речку, подоткнув подолы, перебредут уставшие и тихие. А солнце будет клониться к закату…

Солнце покатилось под уклон, и озаренные им вершины тополей напомнили серебряные купола древних соборов. Возле этих соборов бился молодой стрепет и звал к себе подругу. Я стоял и неотрывно глядел на верхушки сияющих тополей, смотрел так, будто молился. Только молитва моя была очень земной и, пожалуй, даже греховной.