Майя Фролова - Современная девочка

— Мать.

— Работает?

— Нет…

— Кто еще?

— Бабка.

— Работает?

— Нет…

— Стефка, ходь ту! — позвал парень, а Стефка уже и через ящики перемахнула, не задев ни ногой, ни юбкой: она под самой сценой стояла, этой минуты ждала.

— Прислуги еще у них, прислуги! — затараторила она. — Одну выгонят, другую берут. А добра-то, добра! Ой, людоньки, пусть меня бог покарает, век такого не видела! А вы хоть и двести лет проживете, такого не наживете!..

Парень прервал ее жестом, спросил у Игоря:

— Откуда это все у вас?

— Не знаю… — Игорь и в самом деле в это не вникал. Какое ему дело, чем там родители занимаются. Раз дают всего вволю, значит, могут.

— Я знаю, я! — подскочила от нетерпения Стефка. — Отец его посылал машины за добром аж в самую Германию, все ночами потом разгружали, ночами, чтоб люди не видели… А так им шофер и среди белого дня то мяса оковалок привезет, то яиц, то масла целые ящики, то вино всякое… Ставить некуда, у них целая комната барахлом завалена!

— Врешь! — крикнул Игорь.

— Что это вру? — засмеялась Стефка. — Да вон морда у тебя до сих пор лоснится, как ты по полкурицы за один раз сжирал!.. А мать у него, — обратилась она к залу, — как самая настоящая пани ходит. И на голове лисица, и в руках лисица… — Стефка сложила руки на животе и с важным видом покачалась на месте, так как пройтись по узкой сцене было негде.

— Видали? Слыхали? — спросил парень. — Так чего же вы от Советов ждете? Бить их всех нужно, гнать с нашей земли!..

«Ну все, теперь конец», — думал Игорь. Смысл происходящего доходил до него урывками, главная, одна мысль владела им — убьют или не убьют? «Не хочу умира-а-а-ать!»

Но его не убили и даже снова не били. Правда, после собрания куртку сняли, она прикрыла вышиванку парня; алый цвет очень шел к черно-белой вышивке крестиком на груди. Парень с удовольствием поглядывал на себя, как в зеркало, в закрытое ставней окно. Кубанку заработал Гупало, и сапоги, коричневые, с шоколадным отливом, исчезли. Игорю дали старые солдатские ботинки с тупыми носами и широкими задниками — ноги в галифе были в них уродливо тонкими, — швырнули ему солдатскую гимнастерку, не совсем чистую. Игорь содрогнулся: может, с убитого содрали, но — надел.

Игорь боялся ослушаться, каждую минуту ждал, что его прикончат. Но для чего-то его держали, даже учили стрелять из автомата и пулемета. Раньше он видел пулемет только на плакатах в школьном кабинете военного дела. А теперь, стреляя в лесу, ощутил его грозную убойную силу. Днем уходили из села в лес, вечером возвращались. Село это было лесное, глухое, людей Игорь почти не видел: сидели в хатах. Бежать отсюда — не выберешься из леса, из гор. Да и как убежишь? Вроде его и не сторожили, а стоило отойти от хаты на лишний шаг, как уже чувствовал рядом чьи-то глаза.

— Хочешь жить? Вижу, что про другое и не думаешь. Жизнь себе купишь, — сказал ему Хижак (парень в вышиванке, а теперь и в его куртке). — Ты же сын своего отца: купить — продать… А как, потом увидишь.

Замечал еще, что его фотографируют в разных положениях, особенно когда он разговаривает с бандеровцами, сидит с ними за столом, лежит за пулеметом с Гупалом. Фотограф появлялся, щелкал и исчезал.

Постепенно Игорь понял, что это своего рода агитбригада. Хижак выступал в селах с лекциями, бандеровцы устраивали концерты для населения, писали антисоветские лозунги, составляли листовки, которые печатались где-то в лесном тайном схроне. Игорь покорно помогал им, даже сам раскрасил лозунг «Смерть Советам!», а фотограф его, конечно, при этом щелкнул.

От его прежнего задора, бахвальства, скептической ухмылочки ничего не осталось, будто и не он грозный Гарри Миг. То все ребячество, а это — жизнь, он не мог сопротивляться, как раздавленная колесом лягушка, которая только и может еще конвульсивно подергивать лапками.

Легковую машину, обкомовскую «эмку», пришлось оставить в районе: прошли дожди, дороги были пригодны только для лошадей и повозок. Из машины на повозку переложили плащи и сапоги, так как и среди лета не только частые ливни охлестывали землю, а начинал вдруг моросить затяжной, самый осенний дождь, будто чем-то едучим выжимался из земли, деревьев, гор, а тучи, которые слоились черными клочьями наверху, не имели к нему отношения. Такой дождь разъедал не только дороги, он пропитывал все сущее на земле; казалось, и люди становились рыхлыми, тяжелыми. Без плащей, брезентовых накидок, без резиновых сапог нечего из города высовываться, пусть бы там солнце вовсю гуляло по небу. У гор, среди лесов, холмов, глубоких долин свой климат. А ехали они на несколько дней. Денис Иванович — с лекциями и другими делами, комсомольская молодежная бригада из района — с концертами.