Майя Фролова - Современная девочка

Рябов дочитал текст, на сцену выбежала Ника, села на стул. Она была простужена, с завязанным горлом, но петь ей было не нужно, так как сейчас она заменяла Татьяну: Татьяну так и не нашли, на репетициях кто-нибудь свободный подменял ее.

Ника, отвернувшись, выслушивала самодовольную нотацию Онегина:

— «Вы мне писали, не отпирайтесь…» — Сопенко вошел в раж, поучал Нику с явным удовольствием: — «Подумайте ж, какие розы нам заготовил Гименей…»

В это время голос из зала:

— Никуша, плюнь в глаза этому умнику, иди лучше ко мне!

Смолкла музыка. Елена Константиновна повернулась к дежурным у двери:

— Я же просила посторонних не пускать…

— А чего вы боитесь? Что я, онучки тут ваши украду? — Обидные слова Игорь произнес с издевкой, хохотнув.

Никто не успел решить, что делать. Положив свою скрипку на рояль, в зал соскочила Таня, спокойно подошла к Игорю и влепила ему пощечину.

— Это тебе за онучки, разъевшийся негодяй!

Игорь даже помыслить не мог, чтоб кто-то осмелился поднять на него руку. Ожидая Таню, которая лавировала между рядами, приближаясь к нему, он приподнялся на полусогнутых ногах, на лице — обычная усмешечка. Получив пощечину, плюхнулся на стул, но откидное сиденье поднялось, и он съехал на пол, покатилась под стулья кубанка. Пока Игорь искал ее, Таня так же спокойно вернулась на сцену. Игорь надвинул кубанку на глаза и молча, в тишине, вышел из зала.

Настроение было испорчено. Казалось, даже Алик Рябов стыдится своего дружка. Ребятам не хотелось больше петь, не хотелось жить в девятнадцатом веке. Как ни прекрасно искусство, оно не в силах разрешить всех сложных проблем и отношений.

— Хотите, я вам сыграю? — Таня взяла скрипку, стала у самой рампы.

Мало кто знал, что играла Таня, да и мало кто из них вот так близко, всерьез слушал скрипку. Но как-то постепенно уходила напряженность, музыка снова приобретала значительность, объединяя и захватывая всех.

Закончив, Таня сказала:

— Это Шуберт. «Серенада».

И они еще долго, с упоением репетировали в тот вечер, позабыв о наглой выходке Игоря.

Из дворца ребята вышли гурьбой. С ними не было только Елены Константиновны, Симы и Володи, который всегда провожал Бецких.

На аллее, ведущей к воротам, стоял Игорь с какими-то своими новыми друзьями, загораживая проход. Он вызывающе сказал, обращаясь к Лене Мартыненко:

— Мартышка, а ведь ты должен мне «американку». — Он специально сказал «Мартышка», знал, что это лучший способ разозлить Леню. — Забыл?

Споры «на американку» были очень распространены. Проспоривший должен выполнить три любых желания выигравшего.

— Нет, не забыл.

— Мне пришла в голову блестящая мысль: верни от моего имени пощечину темпераментной леди со скрипкой.

— Подонок ты все-таки! — Леня повернулся к Игорю спиной, прикрывая Таню.

— Сам же на пощечину нарвался, — сказал Алик.

— И ты стал пай-мальчиком. — Игорь насмешливо козырнул Алику. — Браво! Ну иди, веди цыплячий выводок, продавай нашу дружбу.

— А я и не продаю. — Рябов откололся от ребят, пошел к воротам, увлекая за собой Игоря.

«Не так просто разбить компашку», — подумала Ника.

…Репетиции продолжались, а Татьяны не было. Елена Константиновна прослушивала девочек из других школ, но Татьяна не находилась.

И когда уже все были в отчаянии, Клара сказала:

— Есть Татьяна… Вернее, Иванна…

— Ива-а-а!

Зов маленькой сестренки Даны уже не перелетел через вершину последнего горба, утонул внизу, по другую сторону, где село осталось. Хата их у леса, а возле хаты брат, мать с отцом, у матери на руках Стефця, впереди всех — Данка…

Иванна уходила от них по медленной дороге, которая накидывала петли на горбы, а их тут немало, связывала в узлы, чтоб не оторвались от села, не потерялись. И вместе с нею кружила Иванна, а когда показывалась, снова и снова этот крик Данки. Другие стояли молча, знали: Иванна не вернется.

Иванна не вытирала слез, чтоб они там, внизу, не поняли, что она плачет. Задержалась на последнем горбе, окинула взглядом и горы, и хаты, и людей, майнула вниз, напрямик, чтоб не удерживала больше петлями дорога.

Солнце взошло, кинуло на село длинные тени, и запомнилось оно Иванне таким вот полосатым, мерцало перед глазами маленькими оконцами пробудившихся хат, жило у губ запахом молока и дыма, стонало в ушах Данкиным «Ива-а-а!», будто не позади осталось, а было впереди.

Но впереди — дорога. По-над речкой, меж горами, лесом — всякая дорога, и не так безопасно на этой дороге, а все же должна идти, раз решилась. Иванна торопилась проскочить безлюдный путь по утреннему холодку, надеялась: и зверь лесной еще спит после ночной охоты, и человек, тот, что пострашнее лесного зверя.