Иван Коробейников - Голубая Елань

— Почему?

— То ли я знаю! — Перфиша покосился на Стяньку. — Повариху поди привез, товарищ председатель?

— Повариху.

— А-а… Пошли, значит, смотреть этот трактор. И бригадир туды побег. Тут, значит, такое дело приключилось. Прибег за Ваней Колька Базанов. Только вышел на смену, двух гон не проехал, стал трактор. Ну, он прибег. — Откусывая от картофелины, Перфиша улыбнулся во весь рот. Будто в том, что остановился трактор, было невесть что веселое. — Наверное, искра в девятую шпорину ускочила. — Он знал, что это шутка, и потому засмеялся, но видя, как озабочен Батов, тотчас же принял серьезное выражение, перестал есть и подошел к ходку.

— Тут у нас, товарищ председатель, дело шибко сурьезный оборот принимает. Ваня-то, — Перфиша опять покосился на Стяньку, — дал, значит, команду ночью пахать. Ну, а Колька не согласный на это. Спор у них вышел, значит. Токо Ваня как скажет, так завяжет. У него слово олово. Сел он сам на трактор и пахал, почитай, часов до трех. После того Колька пошел. Токо Ваня лег, токо уснул, Колька прибегает. Шумит. Я, говорит, знал, что так оно и будет. Стал трактор. Ну вот и ушли.

Батов спрыгнул с козел.

— Где трактора?

— На Колесихе.

— Давай, Грохова, устраивайся. Помоги ей, Порфирий.

Когда Батов отъехал, Перфиша вздохнул:

— Ох-хо-хо! Ну, попадет теперь.

— Кому? — вырвалось у Стяньки.

— Кому, кому! Не знаю кому. Кольке, понятно. Да и Ване, может. Ночью пахать тоже рисковое дело…

Стянька, разбирая привезенные продукты, спросила:

— Что же случилось-то?

— Да вот же, говорят тебе, стал трактор.

— И надолго?

— А это как сказать. Может, надолго, может, нет. Она, машина, тоже штука капризная. Ежели около нее встал — ни покоя тебе, ни роздыху. Я-то уж знаю. Быват, чуть воды не привез — сейчас радиякорь стоп. Ну Ваня, понятно, зовет меня, потому что этот самый радиякорь — заглавная хреновина в машине. Самый, значит, якорь, и без него машина недвижима. Вот тут и понимай. Приходится ехать. Старуха у меня страсть как недовольная, что скрозь от субботы до субботы в отлучке, а то и на Христов день на поле остаюсь. А того она не понимает, что нам с бригадиром шагу ступить от машины нельзя. Обязательно какая-нибудь оказия да случится. Но здесь, я думаю, Колька больше зря шумит. Спонил [36] Спонил — спорил. он, вишь. Один раз он ко мне так же вот прынца поставил. Дело-то было… дай бог… Ну да, на самый, значит, Серьгов день. А ты знаешь — у чумеевцев престол этому святому. Так вот. В этот самый Серьгов день в Чумеево гулянка, а у меня там шуряк — старухин брательник, значит…

Перфиша долго и обстоятельно рассказывал о том, как он решил навестить шуряка, какая у того была «солодуха», сколько и каких было гостей и как здорово отплясывала кума Куприяниха, но Стянька уже не слушала. Срезая ленту картофельной кожуры, она задумалась: что то теперь делает Ваня? А что, если трактор совсем не будет работать, что тогда? Как же Стянька обрадовалась, когда за леском по направлению к Горелому колку раздалось дробное татакание. Она вся превратилась в слух. Перфиша навел ухо, сдвинул на затылок бескозырку и с хитринкой подмигнул.

— Поше-е-ел. Так же вот коевадни. Получилось, значит, такое дело…

— Батюшки! — вырвалось у Стяньки. — Придут поди скоро, а у меня еще не у шубы рукав. Вода-то где у тебя, дедко Порфирий?

— Вода?! — Перфиша вытаращил глаза, как будто его спросили по меньшей мере — где у него запрятан динамит. — Да где ж вода… Вода-то, она, чать, в бочке. Эвон. — Он неопределенно мотнул головой. Перфиша знал, что воды в бочке нет, поэтому он сделал крайне удивленное лицо, когда Стянька крикнула ему от бочки.

— Да тут хоть бы капля была.

— Да ну-у? Не может того быть. — Перфиша встал и неторопливо подошел к бочке. Прищуривая глаза, заглянул в нее. Затем зашел с другой стороны и снова заглянул.

— Хм! Скажи на милость! — с сокрушением произнес он. — Ведь на самом деле нет. Как же это? Ночью полную привез, — врал он без смущения. — И что такое творится? Не иначе текет проклятая.

Перфиша полез под бочку.

— Понятно, текет.

Под бочкой не было никаких следов воды, Стянька видела это, и ее распирал смех и досада, но Перфиша, не смущаясь, поднял на нее свои светлые глазки и с глубоким огорчением вздохнул:

— В землю ушла! Вот она, жизня-то наша, какая беспокойная… Э-эх!

Тут уж Стянька не могла не расхохотаться. Перфишу это не обидело, наоборот, он оживился и тоже, похохатывая, засуетился.

— А что ты думаешь. Вода — она ходкая. Ну это мы сей момент, сей момент. Стрижена девка косы не успеет заплести — вода будет. Нам такое дело не впервой. Вот коевадни тоже…