Уткур Хашимов - Дела земные

За эти полтора месяца он уже четыре раза пел в концертах по телевизору. Каждый раз он готовился тщательно, продумывая все мелочи, как путник, отправляющийся в дальнюю трудную дорогу. Дома Алимардан теперь не репетировал, не желая обнаруживать перед женой, как долго он примеривается, пробуя то одну, то другую мелодию. Мукаддам он пел песни уже готовыми — и восхищенный лепет ее, и поцелуи были ему первой дорогой наградой. Зато в роще на краю кишлака каждое утро можно было теперь услышать весь сложный «процесс творчества», от первых неуверенных, неблагозвучных нот до последней победной трели.

Особенно тщательно готовился он к праздничному телевизионному концерту по случаю Октябрьской годовщины. Сочинил три новые песни, изменил кое-что в двух старых. Перед репетицией редакторша с улыбкой протянула ему вскрытый конверт.

— Прочитайте, — сказала она.

Письмо было написано простым карандашом на листочке в клетку. Алимардан, пробежав его глазами, наткнулся на строки:

«Мы, колхозники колхоза «Заря Востока», хотим еще раз услышать прекрасный голос Алимардана Тураева. Нашей просьбе не откажите…»

У Алимардана от приятного волнения мурашки прошли по спине. Ну вот, кажется, все начиналось всерьез. Как он и ожидал.

После концерта он вопреки обыкновению не заторопился домой, а зашел в буфет. Выпил две рюмки коньяку, закусил конфетой. Делая вид, что слушает вполуха, он принял похвалы от музыкального редактора и двух пожилых мужчин, сидевших вместе с ним за столиком. В концерте Алимардан исполнил пять песен, исполнил вдохновенно — он чувствовал себя победителем, но ему приятно было вновь и вновь слушать, как он хорошо поет. Мужчины — один из них оказался известным композитором и дирижером — пригласили его посидеть с ними. Сидели, разговаривали, выпили еще немного. Наконец разошлись. Чтобы утишить волнение, Алимардан решил пару остановок пройти пешком.

Праздничный город был расцвечен неоновыми огнями, трепыхались на ветру флаги, играла музыка в репродукторах. Проходя мимо одного из домов, Алимардан остановился. Из освещенного распахнутого окна на третьем этаже доносился знакомый голос. Еще не веря ушам, Алимардан прислушался: это был его голос, его песня! Перейдя на другую сторону и встав на цыпочки, он попытался разглядеть, что там, за окном, — на задернутой желтой шторе мелькали тени многих людей, слышался хохот, веселые голоса. Однако весь этот праздничный застольный шум перекрывала «Песня юноши».

«Они записали меня на магнитофон! — ахнул Алимардан. — Да ведь здесь находится студенческое общежитие! Ну, уж если я нравлюсь студентам, если они записывают меня на пленку… Я становлюсь популярным певцом!..»

Алимардан прошелся под окнами, слушая свой голос, не в силах сдержать счастливую самодовольную улыбку.

«А что, если зайти? — подумал он. — Узнают они меня? Скажу, я Алимардан Тураев. Вот!..» Он ходил под окнами, представляя, каким восторженным, шумом встречают его парни и девушки, как просят спеть еще… Потом на пленке пошла другая песня, на русском языке, кажется, Окуджавы. Алимардан двинулся дальше.

«Успокойся! — насмешливо твердил он себе. — Раскудахтался, как курица над первым яйцом!.. Ничего особенного, все в порядке вещей, то ли еще будет!.. Приучи себя принимать такие штуки с достоинством, как подобает мужчине…»

Стуча в низенькую дверь своего дувала, Алимардан покачал головой: «Эх ты, Алимардан Тураев! Хоть бы ворота хорошие сделал! Вот дом у тебя должен быть роскошный, чтобы все эти… сдохли от зависти… Жаль, мама не дожила… — Пока Мукаддам шлепала по двору галошами, Алимардан, оглядываясь по сторонам и уже представляя, как он все преобразит, упрямо думал: — А ничего. Сделаю. Все сделаю! Дворец эмира бухарского будет тут стоять через год, или я не Алимардан Тураев!..»

Беспрерывно моросивший с утра дождь к полудню перешел в мокрый снег. Алимардан, стоя у окна, следил, как летят тяжелые частые хлопья, превращаясь на земле в мокрую грязь. Только на крыше хлева и на перильцах сури снег пока оставался белым, но видно было, как он тяжело оседает под собственной тяжестью, стекает тонкими струйками с камыша, которым была крыта крыша. Смеркалось. Однако свет Алимардану зажигать не хотелось, он все стоял у окна, курил, в нем копошились какие-то неоформленные, смутные мысли, и было ему хорошо от этого.

В соседней комнате стучала машинка, Мукаддам шила распашонки и все прочее для их будущего сына. Этот монотонный уютный звук тоже как бы осенял плечи Алимардана покоем, ощущением прочности будущего и бесконечности дороги, которая лежит впереди. Хотя, если говорить правду, временами их «семейное счастье» начинало Алимардана тяготить. Уж очень Мукаддам подурнела…