Уткур Хашимов - Дела земные

— Я хочу сына, Мукад! — сказал он потом, лежа на спине, улыбаясь. — Пятерых сыновей, слышишь, маленькая! Ты ни о чем не думай, ни о чем не заботься, только рожай мне детей и будь красивой. Слышишь?

Мукаддам счастливо кивала, лежа на его сильной руке, робко гладила его широкую грудь, поросшую курчавым волосом.

— Ой, — вскрикнула она. — Чайник закипел.

Вскочила, оделась, повесила на плечо полотенце, взяла узкогорлый медный кувшин с водой. Подошла к абрезу — выложенному кирпичами желобу для умывания.

— Я солью вам.

— Пойду умоюсь на речку, — сказал Алимардан, сняв с ее плеча полотенце. — Там хоть поплескаюсь вдоволь.

— Разве не стыдно, — сказала Мукаддам с нарочитой серьезностью, — женатый мужчина и пойдете через весь кишлак в майке на речку!

— Ничего! — рассмеялся Алимардан. — Кому стыдно, пусть не выдают за меня свою дочку. Мне пока одной жены хватит.

Когда он вернулся, в доме было прибрано, на столике стояли масло, сахар, мед, лежали лепешки. Из носика фарфорового чайника с зеленым чаем шел пар. Мукаддам перелистывала какой-то альбом.

— Посмотрите, — улыбнулась она. — Ваши фотографии валялись повсюду, а я сделала альбом!

— Ну-ка? — Алимардан сел рядом с ней, открыл альбом.

На первой странице была приклеена старая, пожелтевшая карточка его матери — единственная, оставшаяся после ее смерти. Мать тут снималась еще молодой, но, одетая в стеганый халат и с головой, повязанной шерстяным платком, она выглядела усталой и старой. Тогда Алимардан только пошел в школу, много болел, и мать работала уборщицей на станции в двадцати верстах от кишлака. Каждый вечер она приносила ведро угля, разжигала сандал, сажала Алимардана за столик у сандала, укутывала одеялом. Сфотографировалась она для какого-то документа и все огорчалась, что вышла похожей на старушку.

— Давайте увеличим портрет нашей мамы, — сказала Мукаддам, — и повесим на стенку.

Алимардан оторвался от фотографии, взглянул на жену, улыбнулся ласково.

— Давай… — сказал он и тихо поцеловал Мукаддам в шею. — Мама у меня была хорошая… — помолчав, он добавил: — Теперь ты будешь тут хозяйка…

Не договорив, он продолжал листать альбом, разглядывая свои студенческие фотографии, групповую фотографию студенток медтехникума, где серьезная, в белом халате Мукаддам тянула тонкую шейку из-за спин подружек. На следующей фотографии был снят Анвар в украинской вышитой сорочке, он стоял возле фонтана. Алимардан поднял на Мукаддам налившиеся гневом глаза. «Она все еще любит его», — подумал он, чувствуя, как темная волна застилает его мозг. Вырвав из альбома страницу вместе с фотографией, он бросил ее Мукаддам.

— Возьмите! Можете увеличить и повесить на стену!

— Зачем? — Мукаддам растерянно отодвинулась. — Не надо, Алимардан-ака… Я же у вас ее нашла, я думала…

— Порви ее! — глухим голосом проговорил Алимардан, и по скулам у него заходили желваки. — Ну!

— Он же ваш друг… Я думала…

— А мне неинтересно, что ты думаешь! — крикнул Алимардан. — Подними фотографию.

Мукаддам прямо смотрела на него, кожа возле уголков рта будто осушалась. Так же прямо глядя, она подняла фотографию, разорвала, выбросила обрывки в абрез, вернулась на место.

Алимардан, остывая, сел за хонтахту, отломил кусок лепешки, намазал маслом и медом.

Мукаддам налила в пиалу чаю, подала ему.

Алимардан взглянул на нее, взял пиалу, поставил.

— Что ты стоишь? — буркнул он. — Я же не свекровь твоя, мне не обязательно подавать пиалушку стоя!..

Мукаддам отвернулась, обиженно поджав губы. Алимардан дернул ее за платье, потом пощекотал ногу под сгибом коленки. Мукаддам поджала ногу и рассмеялась.

Вот уже больше месяца Алимардан наслаждался своим семейным счастьем. Мукаддам оказалась старательной, хорошей хозяйкой, вкусно готовила, в доме все блестело. И потом они любили друг друга. Правда, случались и размолвки, но короткие, не омрачавшие пока их счастья.

Когда Алимардан на телестудии встречался с Анваром, тот отворачивался, не здороваясь. А Алимардан так был полон счастьем, что готов был снисходительно обласкать и этого нескладного парня, подарившего ему жену и славу. «Надо бы позвать его как-нибудь в гости, помириться», — благодушно думал он. Но, вспомнив лицо Мукаддам, когда она тщательно рвала «дорогую» фотографию, он снова загорался ревностью и злобой. Впрочем, Мукаддам была беременна и уже начала дурнеть: немного опухло, изменилось лицо, над губами легли пока едва заметные коричневые тени. Но она все еще была желанна Алимардану.