Уткур Хашимов - Дела земные

Она так и задремала, лежа на спине, вздрагивая оттого, что скрипела стреха на айване. Возле дома остановилась машина, постучали в дверь. Мукаддам проснулась, не сразу сообразив, что случилось. В дверь уже забарабанили кулаками, Мукаддам вскочила, сунула ноги в галоши, накинула большой халат Алимардана, побежала открывать.

— Кто? — спросила она.

— Открой! — и, войдя, Алимардан зло бросил ей: — Ты что, подохла? Стучу-стучу, замерз весь…

Он пошел дальше, в дом, оставляя за собой запах винного перегара и лука, а Мукаддам остановилась в ужасе: сказать беременной жене, не знающей, что ее ждет впереди, о смерти, помянуть в это время смерть всуе — это ведь страшное кощунство! Только вконец погибший человек мог сделать такое! У Мукаддам наполнились слезами глаза, она молча заперла ворота и прошла в дом.

Алимардан сидел на постели не раздеваясь, видно было, что он кипит весь, ожидая, на чем бы разрядиться.

«Он пьяный, — подумала Мукаддам. — Не надо обращать внимания». Она прошла в большую комнату, делая вид, что ей надо что-то убрать, ожидая, что Алимардан ляжет спать и заснет, а завтра все будет уже иначе. Но Алимардан прошел за ней и остановился в дверях, опершись ладонями о косяки. Мукаддам посмотрела на него. Раскрасневшееся, чернобровое, с пьяной злой ухмылкой лицо Алимардана было еще более красивым, чем обычно, и Мукаддам вдруг со страхом подумала, что все не так просто, что она любит его, что он желанен ей, что ей хочется приласкать и успокоить его, и чтобы он ее пожалел и успокоил. Заласканная родителями, сейчас, когда Алимардан стал холоден с ней, Мукаддам иногда просто физически тосковала по тому, чтобы кто-то погладил ее по голове, сказал что-то ласковое, детское, жалостливое.

— Тебе, может, что-нибудь не нравится? — спросил Алимардан, повышая голос.

— Не надо, Мардан-ака, — сказала Мукаддам и попыталась улыбнуться. — Завтра вы будете жалеть об этом.

— А если не нравится, — продолжал, не слушая, Алимардан, — можешь мотать! Мотай отсюда, твой дом не так далеко! Ты мне не нужна!..

Это было уже слишком для восемнадцатилетней терпеливой девочки — она зарыдала, закрыв лицо руками, упала на пол, обхватила ноги стоящего в дверях мужчины.

— За что же вы? — со всхлипыванием кричала она. — За что же вы меня так ненавидите? Я же не сама вам навязалась, я не хотела… О-о, я хочу умереть, я хочу умереть, раз вы меня больше не любите!… Я не хочу жить без вас!…

Отрезвев, Алимардан смотрел на валяющуюся у него в ногах чужую, не нужную, не желанную ему женщину. Брезгливо потрогал ее за плечо:

— Встаньте. Идите спать. У меня концерт завтра… — он посмотрел на часы, было пять утра. — Сегодня. И не кричите так, разбудите соседей.

Анвар торопясь шел по яркой толстой ковровой дорожке, которой был застелен коридор студии. Последние полгода он нарочно набирал себе много работы, так, чтобы некогда было вздохнуть, задуматься, загрустить. Он до сих пор не мог вырвать из своего сердца Мукаддам. Воспоминание о том, как он, не выдержав, приехал-таки к дому Мукаддам, когда там шел последний день свадьбы, мучило его постоянно. Тут тогда было много посторонних, случайных людей, толпившихся в переулке, чтобы послушать песни, поглазеть на молодых, а то и зайти во двор, поесть и попить: чем больше народу на свадьбе, тем приятнее хозяевам, тем счастливее и богаче будет жизнь молодых. Он простоял часа три в толпе зевак, слушая переливы сурная, песни, смех, и наконец дождался своего: подъехала машина, из дверей знакомого дувала вышла в белом платье и фате Мукаддам, следом Алимардан в черном костюме и черной чустской тюбетейке, с вышитыми по ней белыми стручками перца, который, как рассказывают старики, должен отпугивать от молодого мужчины злых духов. Мукаддам поглядела по сторонам. Анвар даже подался вперед, мучительно желая, чтобы она его заметила: что отразится на лице ее?.. Но она равнодушно скользнула по нему взглядом, счастливо улыбнулась и, покосившись на Алимардана, полезла в машину. «Белое платье сними! — хотел крикнуть Анвар и даже прокусил себе губу до крови, чтобы сдержаться. — Бесстыдная, белое платье сними!..»

Икбол-хола несколько раз спрашивала его, когда же он приведет к ней в дом ту девушку, которую выбрал. Анвар сначала зло отмалчивался, делая вид, что не слышит вопроса, потом сказал, что эта девушка ему разонравилась. Тогда Икбол-хола стала расхваливать ему дочь ее двоюродной сестры по имени Этибор. Первое время, слыша это, Анвар усмехался, затем назойливость матери стала его злить. Сегодня утром, когда мать снова завела разговор про обладающую всеми достоинствами Этибор, Анвар сорвался, крикнул, что он и слышать про нее не хочет, что женщины ему вообще опротивели, что он никогда ни на ком не женится. Мать, обидевшись, заплакала, а Анвар ушел на работу без завтрака, чувствуя себя виноватым.