Альберт Усольцев - Светлые поляны

Уморил всех сегодня обманками Кито.

Отец его, Иван Мазеин, даже заворчал незлобиво, этак с тайной гордостью за сына:

— Вот архаровец, ну и архаровец!

Но Кито знал, какой удар у Витькиной шаровки. Шарик с талого пятачка вылетит в снег, ищи-свищи его потом, как лиса заячью нору.

— На обманке не ловлю, подаю как королю! — приговаривает Кито, а сам опять свою руку так вывертывает, что шарик взлетает вверх каким-то зигзагом.

— Кошено — брито, ворочено — гнито, — отвечает ему Витька и опять не ударяет.

Иван Мазеин рассердился.

— Кончай ночевать, Вовка, — сказал он сыну. — Поподавывай бабам-то…

«Поподавывай бабам-то» означало «подавай нормально, без фокусов», потому как женщинам «матка» шарик подбрасывал ровно и без обманки.

Но Кито, зная удар Витьки, продолжает свои заговоры:

— У воды, да не напиться, под гармонь, да не запеть…

Иван Мазеин только сплюнул, сел на землю и начал перематывать намокшие портянки.

И как раз в это время сухой треск разорвал воздух. Шарик зазвенел и со свистом унесся в голубое небо. Кито даже присвистнул ему вслед — досадно, столько хитрил, и все зря. А Иван Мазеин радостно улыбнулся:

— До морковкиного заговенья не найдут.

Натянул сапоги и неспешно потрусил в поле за своей шаровкой.

Оступился в яму с талой водой. Выбрался из нее обалдевший от ледяного купания, понесся в противоположную от яры сторону. Потом все-таки сообразил и повернул. Дважды пришлось отгаливать Витьке шарик, чтобы выручить незадачливого большака. И в третий раз шарик шел легкий, с отскоком. Такой летит дальше дальнего. И за этим шариком заставил бы Витька покопаться водящихся в снегу, не спроси за его спиной голос:

— Кто тут будет Виктор Черемуха?

— Я Виктор Черемуха, — сказал Витька и повернулся.

Перед ним стоял человек в офицерской шинели. Правда, погоны и петлицы были спороты, но Витька сразу определил — офицерская. Хромовые, с тугой гармошкой сапоги тоже говорили — офицер. А выцветшая, полинявшая фуражка с позеленевшей, давно не чищенной кокардой и вовсе убедила — бывший офицер. Стоял он как-то неловко, опираясь на толстую самодельную трость. Высокий рост как будто мешал ему. Казалось, что длинное сухое тело вот-вот сложится вдвое и будет нормальным. В узких, заметанных бровями глазах тлело недоверие: а может, обманываешь, парень? Большая, выбранная не по размеру фуражка то и дело сползала на лоб, и он поднимал ее за мятый козырек, стараясь повнимательнее рассмотреть Витьку.

— Я Виктор Черемуха, — повторил Витька, одним глазом все-таки наблюдая за происходящим в поле. Шарик уже нашли, бросили, и он упруго звенел по мерзлой земле где-то рядом. Витька изготовился к отгалу, но в это время офицер сказал:

— Астахов Семен… Астахов Семен я.

Шаровка так и застыла где-то на полпути к шарику. А тот угодил прямо в цепкие руки Кито, который мгновенно и «заткнул» яру своего соперника, поднял руки, и со всех сторон Бакланского увала с радостными воплями понеслось его воинство — кончилось долгое позорное вождение.

А Витька смотрел на незнакомого человека. Наверное, вот так же мог бы появиться и его отец. И так же спросил бы за спиной: «Кто тут будет Виктор Черемуха?» И вероятно, точно так же он бы ему ответил: «Я Виктор Черемуха». И, похоже, тлела бы в его глазах недоверчивость. «А может, обманываешь, парень?» Но это был не отец. Этот человек всего лишь видел его отца, воевал с ним. Написал последнее письмо…

— Ваше письмо мы получили, — тихо проговорил Витька. — В сорок пятом…

— Понимаешь, подзатянул я с этим делом… Думал, в сорок пятом, ну, крайне, в сорок шестом, и выполню Иванков наказ, а жизнь вот по-другому распорядилась. Раны к госпиталям еще на один военный срок приписали.

Астахов нагнулся к вещевому мешку, как-то странно покачнулся, Витьке показалось — вот именно сейчас тело его сложится вдвое и будет устойчивей. Гость развязывал мешок долго — костлявые длинные пальцы не слушались, дрожали. Наконец справившись с узлом, он достал текстолитовую коробку из-под автомобильного трамблера — прибора системы зажигания. Протянул Витьке, чуть слышно проговорив:

— Последняя земля твоего отца…

К Астахову подошел Иван Мазеин.

— Вот это встреча! Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!

— Иван?!

— Так точно. Младший сержант Мазеин, разжирев на домашних пирогах, последним приходит из поля со своей шаровкой.

Они обнялись. И заплакали. Плакали беззвучно. А кругом стояли потрясенные ребятишки — плакали ведь два мужика. Такое в деревне редко увидишь.